Сибирские огни, 1982, № 1
Он поднял упавшую на землю фуражку, надел ее на голову Баира, который тер кулаками глаза, но не плакал. — Что у вас тут случилось? — Да-а, выступил вперед Дугардан.— Он не хочет фашистом быть. — Не хочет, говоришь? И правильно, что не хочет. И я бы ни за что не стал. Вы уж как-нибудь по-другому играйте. И все зместе. А това рища обижать не надо. Поняли? — Поняли! — вразнобой ответили ребятишки. — А теперь бегите позовите сюда своих матерей. Председатель привязал гнедого дончака к новой коновязи, не вы прягая из брички, и удовлетворенно похлопал по столбу, поняв, чьих рук это дело. Он снял с телеги лагушок с дегтем — специально прихва тил, чтобы порадовать деда Боди, а того, как на грех, не оказалось — не вернулся еще с молоканки. Узнав об этом, Гомбо-Доржи даже кряк нул с досады. Не оттого, что не смог вручить старику подарок. Не затем ему нужен был Боди. Председатель крепко надеялся на его поддержку в предстоящем разговоре с доярками. Женщины где-то подзадержались. Шагдарон* обошел скотный двор. Ничто тут не радовало глаз — все запущено, развалено. Когда-то еще можно будет хоть что-нибудь изменить здесь? Ему, привыкшему всю свою жизнь иметь дело с машинами, особенно тяжело было смотреть, как надрываются женщины на фермах, сколько убивают сил. Заглянул в избушку, где стоял сепаратор — единственный механи ческий помощник доярок. Эту, с позволения сказать, машину давно надо было списать, свое она отслужила. Вздохнув, Гомбо-Доржи разобрал сепаратор, протер и смазал механизм, подтянул разболтавшиеся болты. Пока занимался «профилактикой», подошли доярки, обступили пред седателя. — Спасибо, спасибо. Гомбо-Доржи! Никого у нас нет помочь. Все сами да сами. А какие мы мастера? — А-а,— отмахнулась Пагма.— Что сепаратор? Скоро он не нужен будет — молока совсем мало... Кормить коров нечем. — Может, на другое место перекочевать? — робко спросила тетка председателя.— Некоторые убегать отсюда собираются... С кем-нибудь другим бабы поговорили бы иначе, не стали бы осто рожничать и подбирать слова. Шагдарона они жалели. Да и как было не пожалеть искалеченного мужика. Видно же было, как осунулся, извелся Гомбо-Доржи в заботах о колхозе, о семьях фронтовиков, как трудно приходится ему. Вытирая тряпкой замасленные руки, Шагдарон не спешил отвечать. Ему было куда труднее начать разговор, чем управиться с любой самой сложной машиной — не то что с сепаратором. Он достал из кармана блестящую зажигалку — единственный фронтовой трофей, вынул ки сет, но закуривать не стал. Полез в полевую сумку за газетой, долго расправлял на коленях. Сказал: — Садитесь! Глядел в газетную страницу, но не читал, а говорил уже запомнив шиеся слова: — Товарищи!.. Советское правительство, верное обязательствам перед своими союзниками по антигитлеровской коалиции, объявило войну империалистической Японии. Четвертый день сражаются на вос токе наши войска. Могучая Советская Армия, разгромившая фашист ских захватчиков, одержит скорую победу и над этим врагом. Мы при несем свободу и счастье народам, томящимся под гнетом империализма. Победа будет за нами! Никто не проронил ни слова. Шагдарон обвел глазами доярок, смял в кулаке газету: — Весь советский народ, члены нашего колхоза и вы— бригада Тасархайской фермы — обязаны трудиться еще лучше. Мы не имеем права ссылаться ни на какие трудности — ни на засуху, ни на выгорев- 47
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2