Сибирские огни, 1982, № 1

степи безумная женщина. Пять суток. Одна. Потерявшая за считанные дни мужа, бра­ та, мать. Вдали невообразимой от родины, от какого-никакого, пусть нищего, но все же дома. А где-то возле станции, на узлах, пятеро тоже обезумевших от страха, го­ лодных ребятишек... И про все это такими простыми, как черный хлебушко, словами: «Упала и больше не поднялась... Стала уходить от нас в степь...» «...Вот сидим мы в этой деревне под чужим амбаром. Пошла скотина с поля. В каждый двор целое стадо поворачивает. Богато жили люди, хлеб ели белый. А мы в своей Туле и черного не видели... Стали подходить люди: «А где же мужики ваши?» Вот они, мужики: одному десять лет, второму семь, третьему четыре года. Да нас — три девки: с Катькой-то, двоюродной сестрой. Я старше всех, мне уж тринадцать... Наняли меня добрые люди, увели, а мама с ребятами под амбаром остались. Вот так вот, сынка дорогой, начался мой трудовой путь...» «...Дали матери место (выговорила я все ж таки) в избушке, вместе с телятами. А за это, что мать живет вместе с телятами, должна я зиму работать без платы. Ну еще топлива давали: десять кизяков в сутки, да пучок камыша вместо дров. Вот и ишачила до весны без разгибу: мама-то в октябре тоже тифом заболела, и ребята всю зиму прохворали...» Артамонову как-то один знакомый писатель-«деревенщик» толковал: зря, мол, в свое время кулаков перевели. Ведь что такое кулак, ёсли разобраться?.Крепкий мужик, настоящий хозяин, кормилец страны в конечном счете. А его — раз-два и под корень. Артамонов не сразу его понял, решил сначала, что он имеет в виду известные переги­ бы, когда, случалось, мели под одну метелку, не очень разбирая, где подлинный клас­ совый враг, а где примерещившийся. Но писатель, оказалось, крайний взгляд испове­ довал (или щеголял такой крайностью): да вообще никого трогать не следовало, они все примерещились. Артамонов тогда подумал: а матери?.. Ей тоже примерещились?.. Она кулаков, кулачество, сам дух кулацкий в людях ненавидела всю жизнь и, наобо­ рот, считала: мало их еще перешерстили. Но ссылаться в споре на опыт матери Арта­ монов не стал, поопасался; что собеседник расценит это, как недостойный прием... Теперь вот мать доспоривала за него. «...К весне трое детей умерли. Надо хоронить, а некому: хозяин даже близко под­ ходить не хочет. Пошла тогда в сельсовет, выделили мне людей. Забили всех троих в один ящик и в одну яму закопали. А мать и двое других все чахли. И тут хозяин мне бойкот объявил: ты живи, а мать мне не нужна. Дядя Карп, говорю, на вас креста нет. Я же зиму у вас за так отмантулила. Дайте хоть до тепла дожить. Куда же я их больных-то? Тогда идите, выкидывайте сами, раз у вас сердца нет. Он считать начал — почему за так? Все сосчитал: и мешок картошки, и кизяки — до одного. Да кизяками-то этими, говорю, мать избушку топила, чтобы ваши же телята не померзли. Да ходила за ними, поила, кормила, и сейчас вон' еще не оклемалась, а ползает. А картошку свою возьмите назад, она мерзлая — может, вам для черного дня пригодится... Эх, сынка ми­ лый, вспоминать горько!.. Вас, говорит, много тут понаехало, нищеты — всех не обогре­ ешь. Я ему: да от вашего огня ни одному жарко не стало... хорош кровосос. Кто? Я кро­ восос? Ах ты, гадина! Чтоб духу твоего здесь не было!.. Я два дня ходила по дво­ рам — нашла себе новую кабалу: буду работать у них, пока мать поправится, без дого­ вора, потом договоримся. Я уж и то рада — теплый угол дали. Хозяин запряг лошадей, съездили за мамкой, привезли. Ну, живите, говорит, вот кизяки, вот картошки вам мешок, вот мучицы... Ушел — мать заплакала: доченька, родименькая, опять мы тебя загнали в пекло!.. Утром понесла я свиньям, гляжу — хозяин мясо рубит, скотскую го­ лову. Я.думаю: вот бы мяска сейчас мрим-то, хоть суп какой-никакой сварить. Ну нрт, мяса не дал. А вечером подоили коров, он говорит жене: каждый день носи ребятишкам молока — надо поддержать. Упала я ему в ноги, только и сказала: дядечка, милый, спасибо вам за все!» И еще мать спорила, сама того не подозревая, с охотниками поидеализировать прежнюю деревенскую жизнь, патриархальный уклад ее и здоровые нравы. «...Многие мне говорили, что сам он парень хороший, а старуха и девки змеи. Но я решила — пойду. Надоело жить в работницах. Я ведь лето чертомелила за мужика и осенью до снега жила со скотиной на заимке. Хоть последний хозяин, дядька Антон, мужик не скупой был, а за свой кусок тоже пот выжимал — будь здоров! Устала я без выпряга-то: пойду, куда деваться... Ну вот, стали жить. Пока сам дома был — еще ничего, можно терпеть. А тут ему повестка в армию, он уехал, осталась я с ними од­ на. Вот уж дали они мне жару, донимали в три глотки—две вековухи да бабка. Что ни сделаю, все не так: сваришь — плохо, воды принесешь — не из того колодца. Спро- 27