Сибирские огни, 1982, № 1

И вот она — новея тетрадь, в руках у Артамонова. Необыкновенное и дорогое ма­ теринское наследство. Значит, писала, выводила свои закорючки. В этот-то год! Когда здоровой была считанные дни. У брата уже не смогла жить, попросила отвезти ее в городскую квартиру, к Анастасии. «Запаршивеете вы здесь без меня со своей оравой,— сказала,— но нет больше сил. Оттопталась, видно. Артамонов сманивал ее к себе, звонил несколько раз по телефону, уговаривал. Не в гости сманивал — пожить подольше. Тоже отказалась: «Не могу, сынка. Отъез­ дилась. Не ходят ножки-то...» ( А вот писала, помнила о нем. Уму непостижимо!.. * * * Раскрыл тетрадь Артамонов только дома. Дождался, когда все разошлись: же­ на — на работу, Полянка — в школу, положил ее на журнальный' столик, предваритель­ но смахнув с него пыль, накопившуюся за дни их отсутствия... Не сразу начал чи­ тать: курил, очки протирал — волновался чего-то. I . «Воспоминания о своих прошлых лет»,— так называлось материнское сочинение. И дальше — без точки, без запятой, не с «красной» строки:— «родилась я под Тулой как раньше называли Росея детства мое было очинь трудное да в то время и родите­ лям моим жилось нислатка как расказывала моя бабушка маево отца мать щасто мы говорит харашо живем мы вить вольнаи хоть и работаим у барина а вот мои родители были крипосные да спасибо нашему барину его дет выиграл в карты все имения и давал обитание что если выиграю то всех распущу крипосных так и получилось что Еременко выиграл у Быкова все имения и всех распустил...» Артамонов привычно начал «править» текст — мысленно: выпрямлять слова, зна­ ки препинания расставлять. «...В четырнадцатом году отца взяли на войну. А мама до конца работала у по­ мещика. Даже мне пришлось поработать. Пололи грядки, оббирали яблоки. Платили нам 5 копеек в день. Когда помещику пригнали пленных, мама стала кухаркой, варила им. Тогда нам стало сытней. Немцы кашу пшенную не ели, говорили — у них ею куриц кормят. Вот мама принесет ведро — мы два дня сытые...» «...Начались брожения на фронте, стали какие-то чудаки в казармах появляться. Вот мой папа в одно прекрасное время'и увел всех солдат в лес — с оружием. Его должность была унтер-офицер, он грамоте учился. Не знаю, сколько их там было, слы­ шала, что две казармы увели они в лес с Николаем Улыбиным. Тут вскоре началась революция...» «...Вот как-то ночью я проснулась, слышу разговор матери и отца: — А ты, мать, ребятишек пошли. — Господи, Анисим, какие они вам помощники! — Ничего, мать,— самые надежные. А я сижу на кровати. Он меня обнял, поцеловал: «Что ж ты не спишь, дочка?» Потом всех ребят стал целовать — сонных. И ушел. Я спросила: — Мам, куда папка ушел? — На войну, детка. — А разве война близко? — Близко, доченька...» . «...Стали мы с братом Петром ходить по деревням, узнавать, где стоят деникин­ цы. Ходили, просили милостыню —кто что даст, собаки нас рвали. Но узнаем, в какой деревне деникинцы—-и в лес, до условного места. Брат Петро свистел очень хорошо, как соловей. Вот он свистнет, выйдет к нам дяденька знакомый, мы ему расскажем как что, а он нам — корзинку грибов...» «...А часа через два явились к нам деникинцы, начали маму спрашивать: «Где муж?» Мама говорит: «Не знаю. Как взяли на войну — так больше и не видела».— «Врешь, такая-растакая!» Стали маму бить. Мы все, ребятишки, в крик. А нас нема­ ло было— пять человек. Они и нас плетью: «Замолчите, щенята!..» 25