Сибирские огни, 1982, № 1

Артамонов прислонился щекой к холодному лбу матери Забыл снять шапку. Кто-то, сзади, снял. Тут его застучала костылем по спине тетя Груня, бог знает какою колена род­ ственница: — Гражданин, гражданин! Хватить! Дайте сродственникам проститься! Полуслепая была тетя Груня — уже много лет, выжившая из ума, всех называла «гражданин», даже собственного мужа. Полезла прощаться, оступилась, чуть не свер­ зилась в могилу. Бдительный Иринин муж успел поймать ее за шиворот. Артамонов незаметно сунул под язык таблетку валидола, побрел куда-то между могилами, загребая валенками снег. Потом остановился. Вспомнил: «Миха... Миха-то как там?..» И вернулся. Миха совсем скис. Стоял, упрятав подбородок в шарф, горбился. Первые это были в его жизни похороны. Оксана рядом — раньше Артамонова сообразила — кутала ему грудь, что-то гово­ рила тихо. Артамонов подошел к ним. Они стояли в отдалении от всех, и Артамонов остро почувствовал их состояние: посторонние, неприкаянные. Он тоже заговорил. Чувство­ вал — требуются какие-то слова. «Надо перетерпеть все это,— говорил он.— Вот этот самый момент. Момент отчуждения. Она сейчас не с нами, что делать. Она была нашей и будет еще — потом, завтра, всегда. А сейчас она принадлежит не нам, а всем этим людям, необходимому ритуалу... Надо перетерпеть...,» Он говорил, а за словами, рядом с ними вставала мысль: ну вот и все... все. Шлагбаум открыт. Впереди «последняя прямая». Жизнь представилась ему длинной ц£пью, у которой вот сейчас отпало переднее звено. Теперь он сам это переднее звено За ним — другие: скукожившийся, жалкий Миха, дочка, их будущие дети. Там не вид­ но края — в неясность, в туман, мельчая, уходит цепь. А здесь, резко,— обрыв. И тя­ нуть, тянуть эту цепь, пока не споткнешься, не упадешь... Мать потому так долго дер­ жалась за жизнь — старая, изболевшаяся,— что заслоняла дегей. Вот именно — засло­ няя собою... На другой день после похорон Артамоновы делили материнское наследство Де­ лила, по праву старшей, сестра. Она же где-то и разузнала про этот обычай: после смерти человека полагается каждому из близких отдать какую-то его вещь. Себе сест­ ра взяла вязаную кофту. Дочери ее, племяннице Артамонова, .достались маленькие серебряные сережки, которые мать, проколов когда-то давно уши, так ни разу и не на­ дела. Оксана получила кашемировый цветной платок. Миха —любимую книгу бабуш­ ки, роман «Жизнь Нины Камышиной» писательницы Елены Коронатовой. Наконец, сестра сказала: — А это, Тима, тебе,— и двумя руками, как-то уж очень торжественно, протянула ему толстую тетрадь в черных дерматиновых корочках. Вот когда Артамонов заплакал. Взял тетрадь, ушел на кухню, стоял там и молча плакал, сжимал прыгающие губы — не мог удержать..^ Он знал, что в этой тетради. Не понимал только — когда же она успела-то? Примерно с год назад он приезжал к брату в деревню. Мать тогда жила у Кон­ стантина. Приехал он не один, с товарищем, местным новокузнецким журналистом. Ну истопили баньку, попарились, сели за стол. Мать — она в тот раз неплохо себя чувст­ вовала— расхрабрилась, выпила с мужчинами рюмочку. Оживилась, похорошела, поинтеллигентнела даже как-то. Она, вообще, обладала способностью — природной, не намеренной —легко меняться. С ровней, с бабами, старухами — одна. А в кругу лю­ дей потоньше (хотя, в чем она тонкость-то? Ну, хотя бы, так сказать,— пограмотнее) вдруг подтянется, построжеет — прямо этакая комсомолка двадцатых годов. Еще во­ лосы ей, теперь уж совсем белые, помогали: она всегда носила городскую короткую стрижку. Журналист, бойкий человек (матери он сразу начал говорить «мамуля»), при­ нялся нахваливать хозяйские разносолы. Мать заскромничала: — Да какое уж тут угощение. Это вам в охотку. Да после баньки, после стопоч­ ки. Мы, сынок милый, люди небогатые Никогда и не были богатыми-то. С отцом-по- койником ничего не накопили и детей этому не сумели научить. 23