Сибирские огни, 1982, № 1

Зашли в дом. — Братуха,— тихо сказал Константин.— Извини, что с этого начинаю... Водщ не привезли? Запеклось все,—он, скривившись, помял горло. — Водки нет, Костя. Мы же рано очень выехали. А денег — куча. Артамонов, правда, приехал с деньгами. Как раз перед этим перечислили ем; аванс за одну небольшую книжонку. Он сбегал вчера в сберкассу и снял почти все, чп там оказалось. Оставил маленько на хозяйство. Думал из этих денег послать сколько нибудь матери. Он ей регулярно не помогал. Изредка, с какого-нибудь гонорара, вы сылал сразу сотни полторы-две. Стыдился, что мало. И еще больше стыдился, когд< мать потом, при встрече, говорила ему: «Сынок, да зачем ты? Такие-то деньжищи У тебя своя семья, да Михаилу еще помогать надо...» Для нее это были «деньжищш Господи! В магазин они пошли вместе: еще не было одиннадцати, и Артамонову могли щ отпустить, а Константина все здесь знали. — С девчонками-то как управляешься? — спросил по дороге Артамонов. — Соседка забёгает. А в основном, всё на Тайке,—- это он говорил о старшей сво ей, семикласснице.— Хорошая девка растет. Не знаю, что бы делал без нее. И еще спросил Артамонов настороженно: — Костя... Когда это случилось? — Вчера утром. Я на часы не поглядел — не до этого было.— Он стал рассказы, вать подробности, которые не успела сообщить Артамонову сестра:— Она ведь сюда приехала, чтобы в больницу лечь. У нее в последнее время ноги опять начали отказы­ вать— тромбофлебит разыгрался... Надо было в стационар, а у Таськи там ничего не получалось: нет мест, подождите. А тут наш главврач, Володя,— молодой парнишка, но толковый,— говорит: Константин Петрович, везите бабу Кланю (он ее хорошо знал), везите — я ее у себя положу. Ну, созвонились. Борька дяди Васин запряг своего «жи­ гуленка», притартал ее сюда... Думаешь, легла она? Фиг! Пока Александру не выпи­ шут— не лягу и точка. И, конечно, к плите...— Константин помолчал.— Девятого ут­ ром — я спал еще (устряпался за эти праздники, провались они!) — поднялась раньше всех, напекла оладий, девчонок разбудила, меня, накормила всех. Стала уговаривать меня поросенка резать: давай, мол, пока выходной. А то завтра опять закрутишься... И вдруг ей плохо сделалось. Я «скорую» вызвал — у меня телефон теперь дома... Ты знаешь, она еще сама до машины дошла... А не довез я ее буквально двести метров. Тряхнуло на какой-то ямочке, она захрипела, глаза закатились — и всё! В считанные секунды... Еще они прошли молча. — Все-таки, Костя, хотя бы примерно... во сколько? Константин подумал: — В девять где-то... в полдевятого. Не раньше. — Так,— сказал Артамонов.— Значит, верно... будил. Костя не понял, о чем он. Да и не услышал, наверное. — Тебе отец снится? — спросил Артамонов. , — Редко. Артамонов усмехнулся: — Меня выбрал. — А что? — Приходит,— сознался Артамонов. Он не сказал: «Живет во мне»,— как назы­ вал это сам. Сугубый материалист Костя (ему учительство предписывало быть матери­ алистом) такой формулы не понял бы.— И вчера приходил. Как раз в это время. Я от­ чего у тебя и допытываюсь — когда?.. «Меня выбрал»,— думал Артамонов Даже, вроде бы, с какой-то гордостью ду­ мал. И догадывался теперь — почему. Отец любил его, старшего' сына, больше других детей. Хотя никогда не говорил об этом. Да что не говорил: он его по'голове за всю жизнь не погладил. Но Артамонов знал про отцовскую любовь, чувствовал ее. Уже когда сам стал взрослым мужчиной, отцом, приезжая к родителям, где-нибудь за сто­ лом, среди общего разговора, обернувшись к отцу, вдруг ловил на себе остановивший­ ся его взгляд: отец, забывшись, любовался сыном, и Артамонову даже неудобно стано­ вилось — за что? Отец, когда заболел и признали у него рак желудка (но ему, конечно, не ска­ зали), на операцию и то не согласился без совета с Артамоновым. Артамонов тогда специально приехал, долго разговаривал с врачами. Те отпускали отцу месяца два. 14