Сибирские огни, 1982, № 1

ство «Асагіетіа» во введении к выпущен­ ному им третьему тому сочло необходи­ мым выразить несогласие с Долининым как с редактором первых двух томов. В этом введении Долинина журят за то, что он «далеко недостаточно подчеркивает всю глубину и неподвижность основных опре­ деляющих реакционных элементов миро­ воззрения Достоевского после возвраще­ ния его с каторги». «Преодолеть Достоев­ ского» — вот какую задачу ставили перед собой издатели-яакадемики». Преодолеть— ни больше, ни меньше! Видимо, не что иное, как давление со стороны таких подвижников «преодоления», заставило Долинина допустить в последнем, четвертом томе писем редакторский про­ извол. Он сократил некоторые абзацы и Целые страницы в письмах Достоевского В. Ф . Пуцыковичу, К. П. Победоносцеву и жене. Эти пропуски скрывают некоторые неприемлемые для нас взгляды писате­ ля, т. е. «причесывают» и лакируют его необыкновенно сложный образ. А вот препятствие, которое Долинину и его помощнице — сотруднице Пушкинско­ го дома Е. Б. Покровской, специалисту по расшифровке малоразборчивых текстов, так и не удалось преодолеть до конца. В примечаниях к письмам Достоевского 1856 года (главным образом адресованных Врангелю) то й дело говорится: «Читаем приблизительно», «Фраза не закончена: вырваны 2 страницы», «Неразобрана целая строка», «Далее несколько слов густо за­ черкнуто. Очевидно, не Достоевским», «Да­ лее несколько слов залито чернилами», «Далее десять строк густо зачеркнуты» и т. д., и т. п. Много добрых и восторженных слов ска­ зано в адрес второй жены писателя Анны Григорьевны Достоевской. И это совер­ шенно справедливо. Мы бесконечно благо­ дарны этой замечательной женщине, все­ цело посвятившей себя своему великому мужу, глубоко чувствовавшей и понимав­ шей его величие. Она, двадцатилетняя де­ вушка, принесла в дом сорокапятилетнего Достоевского семейное счастье. Она спасла его от кабалы издателя-хищника Стеллов- ского и до самой смерти Ф едора Михай­ ловича была не только любящей женой, но и талантливым энергичным помощни­ ком — корректором, стенографисткой, тем, кого сейчас на Западе называют «литера­ турный агент». Ей посвящены «Братья Карамазовы». Это о ней сказал Лев Тол­ стой: «Многие русские писатели чувствова­ ли бы себя лучше, если бы у них были такие жены, как у Достоевского». Остав­ шись вдовой в 35 лет, Анна Григорьевна больше не вышла замуж, всю себя она посвятила увековечению памяти Ф . М. До­ стоевского. Семь раз издавала полное со­ брание его сочинений, составила уникальную библиографию, написала интереснейшие «Воспоминания»... Тысячу раз спасибо ей за все это! (Разве не акт благодарности — ис­ полнение последнего желания Анны Григо­ рьевны — недавнее перенесение ее праха из Ялты в Ленинград, в Александро-Невскую лавру, в могилу к мужу). Но... Но это ее работа — вырванные и зали­ тые чернилами страницы писем 1856 го­ да, их густо зачеркнутые отдельные строки и слова. В том году мучительно разви­ вался роман рядового Семипалатинского 158 линейного батальона, вчерашнего каторж­ ника Ф едора Достоевского с женой мел­ кого чиновника Исаева Марией Дмитриев­ ной, которая в скором времени после смерти пьяницы-мужа стала женой писа­ теля. В тот год он часто и подробно писал о своей любви, о всевозможных бытовых и материальных невзгодах, встающих на ее пути, своему другу — бывшему семи­ палатинскому прокурору Александру Вран­ гелю. Не что иное, как ревность к своей покойной предшественнице толкала руку Анны Григорьевны, заставляла ее при под­ готовке первого посмертного собрания со­ чинений мужа не только «редактировать» (т. е. делать купюры) его письма, но и на­ всегда скрыть от потомков часть их содер­ жания. Вырванного не вернуть. Но, может быть, сейчас, когда готовятся тома писем пол­ ного академического собрания сочинений, можно применить достижение новейшей техники для прочтения зачеркнутых дра­ гоценных строк и слов?! Письма Достоевского. Как много в них поразительного! Вот он, восемнадцатилетний юноша, пи­ шет брату Михаилу: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь разгадывать всю жизнь, то не говори, что. потерял время; я занима­ юсь этой тайной, ибо хочу быть челове­ ком». Разве не воспринимаются эти слова пророчески .теперь, когда мы знаем, что действительно всю свою жизнь он следо­ вал этой программе — разгадывал тайну человеческой души, заглядывая в такие ее глубины, в какие до него никто не мог, не смел заглянуть. Вот он, только что ушедший в отставку из военных инженеров, ставший литерато­ ром, а по мнению родственников бездель­ ником, и разругавшийся с ними, пишет то­ му же брату, с которым всегда оставался близок: «А что я ни сделаю из своей судь­ бы — какое кому дело? Я даже считаю бла­ городным этот риск, этот неблагоразумный риск перемены состояния, риск целой жиз­ ни — на шаткую надежду. Может быть, я ошибаюсь? А если не ошибаюсь?.. Итак, бог с ними! Пусть говорят, что хо­ тят, пусть подождут. Я пойду по трудной дороге!..» Какая мужественная уверенность в себе и какая опять же прозорливость! А ведь тогда ему было всего 23, и он не напеча­ тал еще ни строчки. Ни единой строчки! А чего стоит знаменитое письмо из Вис­ бадена редактору «Русского вестника» Кат­ кову, когда Достоевский, полуголодный и без гроша в кармане, просит у Каткова 300 рублей вперед и подробнейшим обра­ зом излагает замысел одной из своих вер­ шин — романа «Преступление и наказа­ ние». Совсем недавно впервые опубликовано его предсмертное письмо. И опять перед нами пример необычайного мужества. Слабый от потери крови, он уже не мог писать сам и продиктовал жене это корот­ кое письмо, адресованное его знакомой Е. Н. Гейден. Причем, говорил он о самом себе в третьем лице, видимо, желая при­ дать тексту более спокойный тон, что вряд ди удалось бы сделать Анне Григорьевне, пиши она это письмо сама: