Сибирские огни, 1982, № 1

где-то чуть больше перцу, гда-то чуть меньше патоки. Слишком легковерно мы увлекаемся чудом мастерства, тогда как та­ лант педагога определяет именно чудо любви. К детям нельзя приспособиться, подла­ диться, втереться в их доверие с черного хода. Возможен только один путь — пони­ мание. А можно ли понять детей, если пе­ дагог любит только свою просвещенную персону и свои истины? Забежим немного вперед и заглянем в рукописный учебник М. А . Котляревской. Там сказано: «Неудачный ответ, невыученный урок, шалость — и мы не только обжигаем уче­ ника словом или испепеляем взглядом, но весь урок он в наказание пребывает в ро­ ли «неприкасаемого». Мы и в следующие дни разрешаем себе напомнить прошлое словом или выражением лица. Мы разре­ шаем себе показывать неприязнь к ученику. И постепенно он превращается в «ущерб­ ного» — для самого себя и для своих то­ варищей, с молчаливого согласия учителя. До учения ли туті Не ясно ли, что злопа­ мятный учитель, при всех способностях, ни­ чему не сможет научить?! Это понятно. Ведь у него просто не хочется ничему учиться». (Обратите внимание на характер отрыв­ ка. Страстное убеждение, горечь, боль — все в интонациях живой речи. Не похоже это на стиль учебника, правда? Не удив­ ляйтесь, однако. Он ведь не напечатан.) Итак, любовь к ученикам, к своему д е­ лу — это нечто первоосновное. То, что за­ ставляет мекать, думать и находить. А там, по крупицам найденная, формируется и методика, у каждого своя, поскольку она впрямую зависит от личности педагога. Один, например, охотно верит, что возле Японии рыбаки поймали допотопного и ужасного плезиозавра, а другой вам ска­ жет: «Чепуха, потому как я точно знаю, что он вымер». Может ли у них быть одинако­ вая «методика»? Мария Алексееена — из тех, кто охотно верит. Ей, надо думать, по­ тому так легко и празднично с детьми, что кроме любви к ним у нее есть еще и такое качество: способность серьезного Отноше­ ния к чуду. Разве трудно понять ребенка, если, сколько бы ни было тебе лет, мир перед тобою всегда остается волшебным? Вот здесь-то и возможно набрести на мысль (а позже будут ее спрашивать: как вы н а ш л и м е т о д и к у?), что оттенки музыкального исполнения, все эти «форте», «пиано», «диминуэндо» не надо заучивать, а надо пережить на уроке. Как? Очень про­ сто. Например, когда вы — интеллигентный Зайчик, а Вова с соседней парты — Серый Волк, то это вам не шуточки, если такой Во­ ва крадется к кустику, где вы сию минуту схоронились. Чувствуете, как растет дрожь в поджилках? Это и называется «крещен­ до» — усиление звучности. Поиграйте-ка в эту игру хотя бы раз, но только поймите, что Волк совсем настоящий. Вы тогда до смерти не еабудете, что именно под­ разумевает загадочный музыкальный термин. ...Вот так и проходит іто т удивительный урок, где дети даже не всегда понимают, что их игра — и есть учеба. Ни одна из «истин» не вдалбливается и не принимается на веру. Любая из них, под чутким внима­ нием Марии Алексеевны, обнаруживается и осмысливается самостоятельно. Не прав­ да ли, истина, открытая тобою самим, это уже не то, что истина, преподанная с вы­ сокой кафедры? А уж старая она или но­ вая — абсолютно не важно. На задних скамьях класса, как говори­ лось уже, можно увидать студентов, запи­ сывающих что-то в свои тетрадки. Это, ча­ ще всего, ученики Марии Алексеевны, быв­ шие или сегодняшние. В музыкальном училище (на своей основной работе) она ведет занятия по методике преподавания сольфеджио. Эти ее уроки со студентами также проходят не совсем обычно. Пред­ ставьте, что если некто на одном из таких занятий объясняет вам, что первые 15 ми­ нут с учениками вы должны провести оп­ рос, следующие 10 минут — объяснение, потом закрепление и т. д .,—~ что вы усвоите из этого? Наверняка много меньше, чем электронная машина, стоит лишь запустить в нее подобную информацию. Мария Алек­ сеевна ведет объяснение другим путем. Она может начать с того, что нарисует на доске волнистые линии и квадратики. Не- ужели они имеют отношение к преподава­ тельской методике? Оказывается, имеют. — Смотрите: волнистые линии — это все неприятное, случившееся в вашей жизни, а квадратики — островки радости. Встреча с человеком — это тоже событие, приятное или неприятное. С учителем — тем более! Но память наша устроена так, что она сти­ рает волнистые линии и оставляет квадрати­ ки. Таков уж закон психики — устранять дискомфорт. Так вот, постарайтесь, будучи педагогами, попасть в квадратик... Иначе вы будете стерты человеческой памятью, вы и все то, что вы преподаете, как бы ценно оно ни было само по себе! Ученики хорошо понимают все то, что го­ ворит им Мария Алексеевна: убеждают не в только слова, но и особый дар страстности, интонация, взгляд. Без страстности вообще трудно педагогу, ибо кому же пришло бы в голову н е в о з м у т и м о творить?! По­ смотрите на любой из конспектов Марии Алексеевны (у нее их множество — по вопросам этики, философии, психологии...) и вы увидите строчки, предложения и це­ лые абзацы, где ее рука начинает чертить буквы невероятной величины. Это значит, здесь она особенно увлеклась текстом — сопереживает, радуется. Либо протестует. Сама же и удивляется, когда ей показыва­ ют эти гигантские письмена: — У меня все безразмерное. Выходит, и буквы тоже. Не- иначе у нее: радоваться — значит шумно и от души. Протестовать — значит гневно и с яростью... Вот именно с яростного протеста, как ни странно, началась в ней когда-то мечта сделать сольфеджио праздничным и ярким уроком. В той — ранней и далекой — детской му­ зыкальной школе, где обучалась она в тридцатые годы, уроки сольфеджио наво­ дили безвылазную скуку и тоску. Она не могла стерпеть этого. Настолько не могла, что бросила школу, благо, что, как музы­ кант, получила уже достаточную подготовку у своего отца. («Навсегда с тех пор запом- 139