Сибирские огни, 1982, № 1

любом случае: квартиру попрошу — буду жалеть, почему не требовал угля, уголь по­ прошу — буду мучаться, почему не клян­ чил квартиру. Я тогда сказал: ничего мне не нужно. Меня даже переспросили: дейст­ вительно ничего? Нет, говорю. Ничего. — Папочка, ты что, в самом деле! Ведь мерзнем, живем в развалюхе, ходим бог знает в чем... Как же так? — А это, знаешь ли, проще. Просить все равно ничего не надо. Уж ты поверь... В поучениях гималайских махатм гово­ рится: «Радость есть особая мудрость». Ра­ доваться действительно надо уметь, ибо слишком велик соблазн считать свою жизнь неудавшейся, а то и вовсе пропащей, и при разговоре об этом повторять, как рефрен: «А чему радоваться?..» Невдомек ведь ни одному жрецу меланхолии, что жизнь сама по себе ни хороша, ни плоха, она такова лишь, какой мы сумели ее увидеть. Вот в этом умении видеть подлинное лицо жизни и заключена мудрость, рождающая улыб­ ку... Быть может, единственным предметом зависти для тех, кто, выпрашивая, добился всего — по отношению к тем, кто никогда для себя не выпрашивал, будет то парадок­ сальное свойство, что первь'іе никогда не узнают радости, в отличие от последних. И они, обладатели должностей и благ, ни­ когда не поймут, как может человек, про­ шедший через страшные передряги и боль, не сохранивший для себя ничего, кроме самого малого,— вместо страха ощущать радость. Мария Алексеевна с удовольствием вспо­ минает, как в общении с отцом у них всег­ да находился повод для веселого смеха («Мы все были невозможные хохотуш ­ ки...»),— вот и теперь нет, кажется, больше­ го удовольствия для неел как узнать про забавный случай да послушать остроумного себеседника. Или, например, так: — Сегодня шла с базара, несла в сумке землянику и предвкушала, как буду есть ее с холодным молоком. Это такая радость — идти и думать об этом! И, представляете, я до сих пор ее не ем, продлеваю радость... Поделившись переживанием, она радо­ стно скармливает землянику гостям. Мелочи, штрихи, привычки или просто жест, фраза — и во всем отец. Да, он оста­ вил большое наследство: не только учени­ ков, не только свои труды , но эту вот ра­ дость, которая живет теперь в глазах, улыбке Марии Алексеевны Котляревской и в душ ах учеников ее. Наш рассказ уже неодолимо тянется к этому следующему «звену» длинной цепи музыкальной династии. О человеке, кото­ рый работает рядом, всегда трудней пи­ сать, чем о людях ушедших. Но нет сомне­ ния, что о таких все равно надо писать и говорить. Пусть даже просто знание о том, что — вот, живет этот человек на свете, послужит кому-нибудь поводом к хороше­ му настроению. Для пристального знакомства — загля­ нем к ней на урок. Но не в училище (ее об­ щение со студентами — особая тема), а в музыкальную школу, в класс к малышам, на «скучное сольфеджио». Как говорилось уже в самом начале, ребятишки приходят 138 все, кроме серьезно больных. А что каса­ ется самой учительницы, то она приходит независимо от того, больна или не больна. Бывают дни, что частенько хватается за корвалол,— он постоянно в сумочке. А еше недавно два месяца ходила, запечатанная на четверть в гипс, сломала предплечье. Ничего: играть, дирижировать, жестикули­ ровать, чесать в азарте нос, потрепать чьи- то вихры можно и одной рукой. Итак, мы в классе. Конечно, пришли до начала урока. Перемена. Занятия, тем не менее, идут. У фортепиано кипит рабо­ та. Двое-трое ребят, которые чего-то не поняли в прошлый раз или у которых что- то не получилось,— оперативно наверсты­ вают упущенное. Слышен голос Марии Алексеевны : «Ну, вот и молодец! Умница! Видишь, как все оказалось просто». Умница, хитро улыбаясь, топает назад к столу. Звонок. Во врем^ урока вас не оставляет мысль, что вы попали куда-то не туда: не то на иг­ ру «угадай-ка», не то на детский утренник. Дети поют, хлопают, танцуют, изображают мимические сцены и без конца что-нибудь угадывают. Перед каждым на столе лежит листочек с нотами и смешными картинками. Дети догадываю тся, смекают, соображают, находят. Каждая находка сопровождается выражением самых естественных чувств. Полная раскованность. А поскольку ищут и находят — все, то и настроение у каждого просто на зависть. Тут нет «неуспевающих» и «отстающих». Есть те, кто пока не нашел и еще не понял, но через пять минут, будь­ те уверены, найдут и поймут, потому что ищут. Здесь не устраивают головомойку за до­ пущенную ошибку, но похвалят за то, что удалось. Здесь выслушают твое мнение и серьез­ но обсудят его. Здесь не выучивают — а творят, создают. Здесь можно петь, восклицать, топать, хлопать, радоваться. Одно нельзя (потому что невозможно) — скучать и бить бак­ луши. Каждые две-три минуты — новое дело, новая задача, новый поворот. . На первый взгляд, все это представляется легкой иг­ рой, где педагог и дети, вместо того, чтоб тянуть лямку «учебного процесса», резвят­ ся в свое удовольствие. Но попробуйте са­ ми организовать и провести подобного ро­ да «резвое» обучение. Это необыкновенно трудно. Одним юмором и одной выдумкой не обойдешься. Нужны неусыпное внима­ ние и работа — именно работа, — очень не­ легкая, сопровождаемая колоссальным расходом нервной энергии. Вот здесь-то и складывается та ситуация, в которой, как сказано в учебнике Котляревской,— «детям легко, а учителю — трудно... Но иначе нельзя браться за работу». Правда, сама Мария Алексеевна на воп­ росы о «тайнах мастерства» может отреа­ гировать, например, так: — А знаете ли, быть хорошим педагогом очень просто: надо любить детей. Они так часто слышат «не вертись», «не болтай» «выйди вон» и так редко — простое чело­ веческое слово... Вот вам и «тайны». Это — сущая правда, хоть и не совсем доступная для тех, кто подходит к методике обучения, как к рецепту ресторанных блюд;