Сибирские огни, 1982, № 1
Вон на той обширной низине было не проходимое болото — рям, летнее приста нище журавлей, а по зиме — волков. Про него ходили страшные легенды, а бабушки пугали им ребятишек. Сохранилось ли бо лото? Рядом с рямом, где располагались ваши ближние пашни, сейчас строятся пя тиэтажные дома. Их уже много. Но много мест, еще не тронутых. Виднеются осино вые и черемуховые колки, среди которых был и тот, что когда-то прозвали раем. Жарким июньским днем мы, ребятишки, пололи тут пшеницу. В полдень привезли обед, и кто-то крикнул из кустов: ' — Айдате сюда! Здесь холодок. Рай на стоящий! Старые кусты черемухи образовали в се редине колка шатер и закрыли тенью не большую' полянку. Для напеченных солн цем, раскисших и утомленных однообраз ной, скучной работой тут было действи тельно хорошо — истинный рай. Так и при стало это название. Электричка останавливалась на каждом разъезде, но уже через два часа пришла на станцию Заринскую. А когда-то на эту дорогу тратили два дня и одну ночь... Поезд'ушел, а я стою и не знаю, куда идти, но не об этом сейчас думаю, испыты вая некоторое чувство грустной ревности: ходят тут люди, что-то делают, хозяйнича ют, а мы считали эту землю настолько своей, что без нас ее и представить не мог ли. Она была для нас все — родина, кор милица, приют... Этот пустынный уголок земли между Со ромном и Камышенкой я увидел впервые весной 1921 года. Был он в стороне от больших и проселочных дорог. Массивы горбатых грив, медленно опускаясь с запа да, от Барнаула, нырнули под крутую гор ку и встретились с заливными чумышскими лугами. Речушка Топкая, обросшая куста ми, пробираясь к Чумышу, столкнулась с согрой, что лентой тянется от самой Камы- шенки,— и возник красивый полуостровок, последняя ступень террасы перед заливны ми лугами. Отсюда, с этой горки, где я сейчас стою, в хороший солнечный день облюбовывали место будущего поселка коммуны— участок, заросший непомятой майской зеленью, окаймленный кустами цветущей черемухи, густыми зарослями тальника и таволожника. Дальше, в сторо ну Чумыша, темнели озера Переймо и Кри вое. Позади стояли большие массивы бе резняка. На этом благодатном клочке зем ли нам предстояло расти, работать, учить ся, выходить в люди. Здесь мы оперялись, как желторотые скворчата, отсюда разле тались во все стороны в большую жизнь... Я все еще стою на перроне, отыскивая вокруг какую-нибудь знакомую примету, но привязаться глазу не к чему. Кругом все не так, все изменилось, все застроено, загромождено, переиначено — сорок с лиш ним лет миновало!.. Узнав у железнодорожника, в какой сто роне памятник погибшим коммунарам, я приблизительно понял, где нахожусь. Вспомнил! Однажды нас — двоих мальчишек, ослаб ленных малярией, не взяли на пашню и ве лели пасти овец. Работа не тяжелая, но обидная, стариковская, скучная, в отрыве от людей. Пастбище было огорожено поскотиной, убежать овцы никуда не могли, и наша главная задача состояла в том, чтобы охранять их от волков. Уверенные, что ов цы никуда не убегут, а волки находят се бе пропитание в других местах и у нас появляются не каждый день, мы время от времени поглядывали на удалявшийся та бунок, а сами застревали то на одном, то на другом из десятка холмиков-курганов, разбросанных по пастбищу. Курганы, явно искусственного происхождения, давно при влекали внимание любопытных коммунар- ских ребятишек. Сидя на одном из них, мы увлеченно фантазировали о богатых монгольских ханах, погребенных под ними, о серебряных стременах и золотых луках... Именно в тот момент, когда мы были дале ки от наших земных забот, овцы шарахну лись, сбились в кучу и на мгновение за мерли. Серый разбойник метнулся молнией и, держа овцу за шею зубами, уволок ее на спине. Все это произошло настолько быстро, что мы и рта раскрыть не успели... На этом самом месте и стоит теперь же лезнодорожная станция Заринская. Холми ков-курганов и в помине нет. Раскапывали их? Нашли в них серебряные стремена и золотые луки? Конечно же, их просто срав няли бульдозерами. Пришла сюда желез ная дорога, выросли пятиэтажные дома, ходят автобусы, тянутся высоковольтные линии электропередач, идут красиво одетые люди, про которых мы бы тогда сказали — «как городские». Не об этом ли мечталось нашим отцам, зачинателям новой жизни? Возможно, меч ты их были скромнее. Но они ли виноваты, что сама жизнь опередила их мечту? Вчитываюсь в название станции на фаса де вокзала: — Заринская, Заринская... Почему «Заринская»? Сейчас это уже непоправимо, а жаль, что недостаточно бе режно отнеслись к истории, к памяти о коммуне и ее организаторах, большинство из которых лежит здесь, недалеко от стан ции, в братской могиле. Их почин, их труд, их жизни, отданные за будущее, за наше сегодня, запечатлены в символическом на звании коммуны —«Заря коммунизма». Над путаницей пристанционных постро ек высится громадина элеватор. Все вокруг него кажется приплюснутым, игрушечным. Он как большая гора. Сколько бы ни ухо дил от него, он все время рядом, близко. Даже из Сорокина, что в пяти километрах отсюда, мне казалось, будто до него рукой подать. Чтобы отыскать памятник, пришлось при бегнуть к расспросам. Бесплановая частная застройка скрыла маленький памятник, стеснила его огородами и палисадниками. И сам памятник был уже не тот, что по ставили коммунары — товарищи, братья, дети погибших. Тот был деревянный, и вре мя не пощадило его. А в день 30-летия по беды над фашистской Германией торжест венно открыли красивый памятник. Терри тория вокруг него расширена. Красная звезда на шпиле видна издалека. ...Начал моросить мелкий дождик. В узеньком переулке-тупичке было пустын но и тихо. Серая штукатурка памятника потемнела, а по листу жести, на котором 123
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2