Сибирские огни, 1981, № 12

72 АЛЕКСАНДР ПЛИТЧЕНКО раста (Паше было двадцать пять), так и потому, что семейная жизнь его лично пока не прельщала. Естественно, бочатские красавицы на выданье проявляли специфи­ ческий интерес к молодому человеку, однако он на все поползновения реагировал довольно равнодушно, а поскольку был трезвым, рассуди­ тельным и порядочным, то застать его врасплох и взять голыми деви­ чьими руками почти не представлялось возможным. В хорошем настроении, а сейчас он Как раз был в таком, Паша бе­ седовал сам с собою и не видел в этом ничего предосудительного. ЕІу, говорит человек сам с собою — что тут особенного? С кем не бывает?.. «...после десяти... А пока я угощу тебя, дружище, борщом. Не отка­ зывайся, ты меня обижаешь. Разве можно сказать, например, художни­ ку, что ты отказываешься взглянуть на его картину? Или сказать поэту, что тебе не нужна его новая книга с автографом?.. Логично? Ну, то- то — говорил Паша сам себе,— я быстро. А ты, дружище, включи теле­ визор, зрелище утренней зарядки очень бодрит. Обычно заряжаются очень красивые девушки... Борщец — дело быстрое... Вот, или покопай­ ся тут, на этой полке свежие книги... Ну, и прекрасно... Так, так, так. Берем кружку. Я варю в большой эмалированной кружке. Мне ее подарил друг. Как варю, так и вспоминаю. Прекрасная кружка — боль­ шая, белая, с круговым рисунком — сеттер в траве, а сзади — родной бочатский пейзаж — кусты, болото, камыш... Наливаем кипяток из чайника. Еще добавим? Добавим, чтобы две-три порции получилось. На всякий случай. Ставим на электропечь. Поставили. Бросаем горстку сушеных грибов. Родные, тырышкинские... Из березняков, из низинок, где смородина рядом, костяника, боярка... Сам я, дружище, не грибник, собирать не охотник, не питаю страсти... Э-эх, запахло-то сразу как! Палым листом, землицей с белыми кореш­ ками, травой спелой, рсенней... Варитесь, милые, кипите, для вас нигде преграды нет, ва-аритесь... А я пока морковку нарежу, луковку облуп­ лю, свеколку почищу... Что у нас еще есть? Так, тут — пусто, здесь — ничего, здесь —тоже... Вот! Яблоко есть. Как же, из солнечной Грузии, с нашего колхозного рынка. Марганцовкой не пахнет? Нафталином? Не пахнет. Хорошо. Пара картофелин есть. Кулачок капусты. Прекрас­ но. Крошим, режем, шинкуем... А что это ты, дружок, тут читаешь так внимательно? — спрашивает Паша и раскрывает книгу.— Любопытно, любопытно. Нельзя ли вслух? Ну, слушаю». Паша стой? у электроплиты и читает, пока варятся и благоухают грибы: «...когда человек садится писать историю,— хотя бы то была лишь история Счастливого Джека или Мальчика с пальчик, он не больше, чем его пятки, знает, сколько помех и сбивающих с толку препятствий встретится ему на пути или какие мытарства ожидают его при том или ином отклонении в сторону, прежде чем он доберется до конца. Если бы историограф мог погонять свою историю, как погонщик погоняет своего мула,— все вперед и вперед,— ни разу, например, от Рима до Лоретто не повернув головы ни направо, ни налево,— он мог бы тогда решиться с точностью предсказать вам час, когда будет достигнута цель его путешествия. Но это, честно говоря, неосуществимо; ведь если в нем есть хоть искорка души, ему не избежать того, чтобы раз пятьдесят не свернуть в сторону, следуя за той или иной компанией, подвернувшейся ему в пути, заманчивые виды будут притягивать его взор, и он так же не в силах будет удержаться от соблазна полюбоваться ими, как он не в силах полететь; кроме того ему придется...»