Сибирские огни, 1981, № 12

с ти х и 49 Рубили дом. И уж сама хозяйка взаправду хлопотала у стола. И вечер был несуетен и ровен, и во дворе — обочь других дворов не погасало солнце желтых бревен в неутолимых звонах топоров. И Обь как бы светилась в токе млечном, как глазыньки хозяйки, голуба. И все текло в согласии извечном всего, зачем и ставится изба. ВЕТРЯК В постиженье той истины горькой, что былое уходит во мрак, привезли да на тихом пригорке водрузили забытый ветряк. Не один в том музейном окружье: изб да бань этих — вроде села, все же он их заметно подюже, как архангел, расправил крыла. Но, избавлен от бревен сопрелых, в списки строгой охраны внесен, он живет, как в дому престарелых при Руси — на готовом на всем. Молодых-то сюда уж не манит, это нашего брата пока,— подойдешь, постоишь,— задурманит от мучного того запашка. Он живет еще, сладкий и давний, как повеет — подкатится ком. И живут в нас полночья свиданий — страх и радость — под тем ветряком. То на это — душа неделима. Те и эти припелись лады. Но нахлынет из желтого дыма стрекоток августовской страды. Темной ночью, томясь в огороже, свой, кондовый — не пришлый варяг, стонет, ветхие крылья корежит, жерновами скрежещет ветряк. Он во тьме поднимается, старый, от страды отлученный давно. И нещадно слепят его фары — это мимо провозят зерно. і Сибирские огни № 12