Сибирские огни, 1981, № 12
12 ИЛЬЯ ЛАВРОВ услышал ее совсем рядом, и не то чтобы испугался, а просто захотелось к людям, к сыну, ему захотелось прожить последние годы среди покоя, света, тепла, среди внуков. Ему захотелось согласия с сыном, ведь в нем, в сыне, возродилась его молодость, и продолжится его жизнь. Она продолжится и в домах, которые построил прораб Башлыков. Да, это он, отец, оттолкнул от себя сына. Но зачем же вечно казнить за это? Было в старину такое слово — милосердие. Так отчего же это слово вылетело из1наших голов? Неужели теперь бьют лежачего? И кто бьет? Сын! И как это у него рука поднимается? Мы же —люди! — и должны понимать друг друга. А понять, что это означает? Это значит — пррстить. Он, Башлыков, еще, черт возьми, не выглядывает чужой ку сок. И с ложечки кашкой его не нужно кормить. Но он уже стар, и ему опостылел пустой дом. Не с кем словом перекинуться. Один, как сыч. От этого и осатанеть можно. Одно остается — водку хлестать. Так от нее, собаки, еще хуже...» С утра, пройдя лечебные процедуры, Башлыков ушел в больничный парк. Все, кто мог ходить, высыпали на волю, к теплу и свету. Среди де ревьев стояли скамейки, столы, и выздоравливающие играли в домино, а украдкой и в карты дулись. Другие прогуливались, кормили голубей и белок. Белки прыгали с берез в подставленные ладони с разным ла комством. Башлыков шел по длинной липовой аллее. Засохший цвет лип осы пался на асфальт и, сдутый ветром, лежал рыхлыми полосами вдоль поребриков, будто кто-то насыпал золотистый трубочный табак. В кон це аллеи шла женщина в больничном полосатом халате. Среди пышных лип она казалась маленькой. И было в ее одинокой фигуре что-то за думчивое и горестное. Точно это брела его, Башлыкова, душа. Башлы ков шел медленно, и женщина постепенно удалялась от него и наконец скрылась — свернула в сторону по тропинке. А Башлыков шел все пря мо, он шел в свое прошлое. ' Кто-то где-то сказал, что прошлым живет, мол, тот, у кого нет на стоящего. Болтовня это, краснобайство! Прошлое не умирает. Оно с на стоящим и будущим одно целое. Живет оно, прошлое-то, да еще и дейст вует. Поймешь, каких по дурости в прошлом дров наломал, значит очис тишь от этой дурости свое настоящее. А наше сегодня шагает в завтра. Вот оно, как все дело-то оборачивается! Единая цепь. А как же у него, у Данилы Башлыкова, все сложилось в прошлом? Сын вырвался из отчего дома, когда ему едва семнадцать стукнуло. А ведь он, Башлыков, любил его, может, как-то неумело, но все же лю бил. Раньше он этого не понимал, а вот теперь... жена как умерла, да отправили его на пенсию, дескать, стар уже для прораба,— все это и выбило его из седла. И показалось ему, что жизни его каюк. Вот почему закричала душа о сыне. Видно, болезнь и старость подсекли когда-то крепкий его характер, и стал он этакой слезливой бабой. Да ведь оди ночество не мед. Вот сегодня, среди лип, и припомнилось ему разное, и с досадой и раздражением взвешивал он свое прошлое и судил его беспощадно... Помнит он одно из воскресений. Как всегда, жена Софья пекла мясные пирожки. Жена ѵ него была полная, белокурая, с малиновыми губами, ру мяная, как после бани. Таких в старину крупитчатыми звали. Из ее рук любой пирог был вкусным. Игорь валялся на диване, какую-то здоровенную книгу читал. Баш лыков взял со стола снятую суперобложку, на ней было напечатано «Жизнь животных» и нарисованы черепаха, лягушка и всякие змеи. Недавно сын вдруг увлекся зоологией. Он записался в кружок юных натуралистов при зоопарке. Его завораживали обитатели зоопарка —
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2