Сибирские огни, 1981, № 12

130 А. П. ОКЛАДНИКОВ степным обычаям чтить память выдающихся героев пиршествами, торжествами всего народа. Такие торжества широко известны в этнографической литературе. На них со­ биралось множество народа, устраивались конские ристания, выступали борцы, сорев­ новавшиеся друг с другом, пелись песни, в которых восхвалялись подвиги покойного героя. Не удивительно, что такие торжества устроены были и в память Ермака. Степь чтила и выдающихся врагов, отличившихся воинской доблестью. Характерный пример приводится в летописи чжурчжэньской династии Цзинь, Ай- синь гуру. На одной из ее последних страниц, где речь идет о разгроме государства чжурчжэней монголами, описана трагическая гибель пленного «генеоала» чжурчжэней. После того, как он в ходе отчаянной борьбы был схвачен и отказался перейти на сто­ рону победителей, его пытали жестокими пытками. Ему разрезали рот до ушей, а он продолжал кричать: «Не унижусь!» После смерти его победители, монголы, возливали ему кумыс и молились ему со словами: «Славный воин, возродись в нашей земле». Таким же отношением к славным воинам-фрагам можно объяснить ряды статуй или плит камня, сопровождавшие пышные захоронения тюркских ханов и знаменитых вождей орхонских тюрков в степях Центральной Азии. Они посмертно приобщались к дружине победителя, становились его защитниками. Речь шла не только о том, чтобы увеличить славу и подвиги победителя. Это было само собой. Но и о том, чтобы возвысить, восславить также и побежденных героев, увековечить их память. Одним словом, и лабаз, на котором лежал Ермак, и тризна в его честь, и даже речь о том, что он мог бы быть властителем татар,— все это отвеча­ ло мировоззрению степняков, соответствовало тысячелетним традициям. р Но фольклорная история Ермака на этом не кончается. Как пишет Ремезов-, перед похоронами Ермака враги разделили его одежду, оружие и панцири: «И пансыри его разделиша надвое, един отдаша в приклад Белогорскому шайтану, и той князь Алачь взял, той бо во всех городах славен; второй отдаше Чайдаулу мурзе закайдаме и его. Кафтан же взят £ейдяк царь, пояс же и с саблею даша Караче». Ремезов объясняет тут же, что разделено все это было не от простой алчности, а из-за чудодейственной силы Ермаковых реликвий. «Бе бо от Ермакова тела и от платья чюдотворение: болезненным исцеление, родительницам и младенцам на отгна-' ние недугов, на войне и в промыслах удача». Далее в летописи идет рассказ о судьбе одной из двух кольчуг, в которых атаман утонул под тяжестью царского дара. Речь идет о том панцире, который получил один из близких Кучуму татар, мурза Кайдаул, перешедший затем на царскую службу и по­ селившийся в Томске. Согласно сообщению Ремезова, один из калмыцких тайш, Байбагул, тщетно доби­ вался получить этот панцирь. «И того пансыря добивался много, а давал за тот пан- сырь 10 семей ясыря, да 50 верблюдов, да 500 лошадей, 200 быков и коров, 1000 овец. И отец де его Бекмаметков, того пансыря тайше не дали». Устная традиция, надо думать, сильно преувеличила количестзо скота и ясыря, который давал Байбагул тайша за чудодейственный панцирь Ермака. Но она отчетливо передает отношение степняков к этой реликвии. Следующим претендентом на Ермаков панцирь явился калмыцкий тайша Аблай. Со временем при посредстве томского воеводы панцирь оказался в руках Аблая. В ле­ тописи подробно излагается, как желанный панцирь оказался у Аблая тайши. Насколь­ ко важное значение придавалось калмыками панцирю Ермака, видно из того, что со­ стоялось специальное посольство Аблая в Тобольск, чтобы получить его. «Статья 92 (115). В лето 7158-е, приидоша в Тобольск послы от калмытского Аб ­ лая тайши и просив государевых вышеписанных пансырей в жалование, и Кайдаула мурзу именовах и кондинского князя, что у них пансыри те. И по такому посольству в лето 7159 году указал великий государь Алексей Михайлович у Алачевых князей и у Кайдауловых детей взят пансыри и послат к Обре. И в то лето боярин князь Иван Онд- реевич Хйлков с великим пристрастием пансыри у Кайдауловых детей взят, а низоваго у Алачевых не верят и доднесь не слышится». Итак, предполагаемый Ермаков панцирь был отобран у Кайдауловой семьи («снят неволею!»). Затем последовало ответное посольство в степь из Тобольска, чтобы вручить по-