Сибирские огни, 1981, № 12

ДВЕРЬ НА ХОЛМЕ 99 *> жий воздух — такая пронзительная ясность наступила во всем его существе. Он, может быть, впервые с далекого детства, ощутил свое тело, по­ чувствовал себя таким значительным, большим. И тело его становилось все обширнее, оно включило в себя постепенно и автомашину... и дом... и каждое бревно дома... каждую доску, каждый печной кирпич, каждый лист кровельного железа. Все это соединялось, сливалось, срасталось с костями, мышцами и сухожилиями Федора Петровича. Взгляд за взглядом, глоток за глотком, вдох за вдохом — Федор Петрович вбирал и вобрал в себя и чувствовал в себе уже всю усадьбу — со смородиной, укрывшей своими лапчатыми листьями бусинки' твердых ягод; с кустами цветущего жасмина, запах над которыми расплывался подобно легкому негасимому пламени; с грядой мохноногих бобов, грядой веселой морковной зелени, гря­ дой лука, высунувшего свои стрелы из мягкой почвы; с золотистой пылью зацветающего укропа над огуречной навоз­ ной грядою; с ровными картофельными рядами; с многоголовыми, непасынкованными подсолнухами, поднявшими свои лица к солнцу; и со всем, что росло на ЕГО земле. И сама ЕГО земля стала телом Федора Петровича. Более того — Федора Петровича наполнило неведомое,, космическое чувство: он увидел бесконечную пирамиду — Принадлежащее-Ему-Прост- ранство — і острой вершиной пирамида утыкалась в центр земного шара, и от­ туда шла к поверхности планеты, вбирая магму, руды, каменные плас­ ты, струи подземных вод, слой глины, слой чернозема, и, наконец, сто­ роны пирамиды выходили на поверхность почвы, ограничивая усадьбу, землю, принадлежащую Федору Петровичу. Далее — грани пирамиды, расширяясь, шли в небо, прорезая тро­ посферу... стратосферу... двигались в открытом космосе, здесь, в бесконечности Принадлежащее-Ему-Пространство само становилось бесконечным, пределы его терялись, вмещая в себя миры,, галактики, пульсары, квазары, звездные скопления и «черные дыры»... МОЕ! — звучал торжественный хор — это светилась золотая смолка на мощных бревнах старого дома; это всхрапывал на скаку деревянный конек крыши; это пищали воробьята под застрехой; это мельтешили дафнии и циклопы в бочке с дождевой водою; это пели все птицы, пролетающие над огородом, и все растения на Огороде пели каждым листом и согласным шевелением корней; это двигались сквозь землю розовые дождевые черви; это жужжали тол­ стые шмеЛи; это каждая молекула мира, ограниченного плетнем, пела в Хозяине, пела для Хозяина, пела с Хозяином,— МОЕ! МОЕ! МОЕ! Густая, мохнатая, многорукая и многоглазая, крепкозубая, толсто­ ногая, меднорожая, вся в осыпающейся земле, пропитанная запахом по­ та и навоза, сена и молока — эта песня — неведомая, непонятная — по­ катилась от дома, разлилась в воздухе и стекла к Антропке, где на бе­ режке тосковал старикашка Мешков. И песня залила его. Старикашка суматошно барахтался, загрузая в густом потоке, но 7* ♦