Сибирские огни, 1981, № 12

98 АЛЕКСАНДР ПЛИТЧЕНКО то же, подобно тому, как одно и то же мы видим вокруг себя каждый день,— нам было бы непонятно, где сон, а где явь?) И все же, будь нами потерян миллион в реальной жизни — память Об этом сохранилась бы не только теперь, но и передавалась бы из по­ коления в поколение. Или, скажем, любовь прекрасной женщины, при­ снившаяся нам, скоро забудется, а она же в реальной жизни может стать самым сокровенным содержанием памяти и души на долгие годы... Канадский психолог Дэвид Джонсон (Ева Васильевна разделяла его взгляды по некоторым вопросам) попытался дать свой ответ на вопрос: почему сны плохо запоминаются. Во сне, говорит он, мы имеем дело с элементами знакомой нам действительности, но если в обычной жизни они представляются понятными, упорядоченными, то в ночных грезах эти же подробности приобретают символический и сугубо интимный смысл,— и передать, зафиксировать в памяти обычными словами его не всегда удается. Все дело в том, утверждает Д. Джонсон, что мы во сне отнюдь не перебираем увиденное, не разглядываем какой-то, пусть искаженный, дубликат реальной действительности. Проигрывая фантастические, во­ ображаемые партии с фигурами действительности, мы выполняем бес­ сознательную, но важную работу, и суть этой работы — приспособле­ ние личности к ее жизненной ситуации. Вещи и лица, которые являются нам во сне или, скажем, в раскованных мечтах, граничащих со сновиде­ ниями,— это не ЛИЦА и ВЕЩИ, а скорее символы нашего собственного отношения к ним, символы наших внутренних трудностей и проти­ воречий. ‘ Во сне и в раскованных мечтах мы, так сказать, берем напрокат образы повседневности, чтобы вложить в них свой особый смысл. Так ребенок хватается за случайные предметы, которые символизи­ руют для него что-то свое; когда игра окончена, предметы отбрасыва­ ются и забываются, как отработанный материал. Точно так же и отработанный сон напрочь вычеркивается из нашей памяти... ' * Но почему же тогда многие люди всю жизнь все-таки помнят свои самые прихотливые, самые невероятные и самые отработанные сны и мечты? На этот вопрос ни Джонсон, ни Ева Васильевна, ни автор этой пове­ сти — ответа дать не могут. 6 Прежде, чем снова встретятся за утренним кушаньем Паша Учаев и мама Анджелы, надо сказать о Федоре Петровиче. Да, да, именно о Федоре Петровиче, ибо папа Анджелы стал не только значиться таковым по паспорту, но и внутренне ощущать себя только Федором Петровичем. Прекрасная дверь, так недолго побывшая его собственностью, дверь, возникшая и канувшая в неизвестность, стронула душу папы Анд­ желы, и она — дотоле обыденно устремленная только в науку,— теперь готова была взорваться, взлететь. — Стой! Зараза! — закричал он вслед рыжей птице, которая ста­ щила «дворники» от «Жигулей». И с этим криком вышло из него нечто старое, скудное, и сам он точ­ но из тумана вышел, точно из прокуренной комнатенки вышел на све-