Сибирские огни, 1981, № 11

50 ВАСИЛИЙ АФОНИН Чокнулись и выпили из высоких, тонко звенящих, рюмок. Вино ох­ ладилось и было очень вкусным. Вкусной была еда. Григорьев охотно ел. Хозяйка добавила ему пельменей, он улыбнулся. — Назюзюкаешься опять,—блестя живыми глазами, сказала мать дочери, когда они выпили еще по рюмке. И стала рассказывать Григо­ рьеву: —На день рождения Светланы гости были. Ну, каждый тянется с рюмкой, поздравляет. С каждым и выпить надо. По глотку да по другому. По глотку да по другому. Поздно разошлись. Ложимся спать, а Светлана и говорит: «Ох, мама, и назюзюкалась же я». Хозяйка с Григорьевым рассмеялись, Светик чуть смутилась. Матери гость приглянулся: не охальный, как некоторые, ест акку­ ратно и лицом пригожий. И пьет без жадности. А иной, если принес вино, не отступится, пока не допьет. Допил —и заговорил. Несет что попадя, другому не даст слова вымолвить. — А я ведь и воевала,—сказала хозяйка Григорьеву.—Медали имею. Ох и потаскала вашего брата, солдатушек, на себе! Ох и потаска­ ла! Вовек не забыть мне их. Мы перед войной около станции жили же­ лезнодорожной, на станции военкомат. Как война началась, я туда все бегала, на фронт просилась. Раз да другой, бессчетно раз. Послали на­ перед в Вятские Поляны. Городок есть такой, слыхал небось? Вот. В Вятские Поляны, на курсы медсестер. А уж потом —туда, в пекло. До сорок пятого, до Победы шла. Да, видно, звезда моя высоко горе­ ла —не зацепило ни разу, не задело. А сколько смертей видела вокруг кажен день, сколько смертей. Помню, тащила лейтенанта одного. Сна­ чала волоком —головы не поднять, стреляют. А потом на спину взва­ лила, пригнулась и побегла. Я хоть и низка ростом, а крепкая на ногах- то, в девках кули с картошкой приходилось ворочать. Тащу, ноги его по земле волокутся, сам хрипит—в живот раненный. Молодой совсем, долгий да черный, как вы. Посмотрела на вас, сразу вспомнила. Бегу, а уж и силы мои кончаются, ноженьки подсекаются —вот как. Хоть бы не упасть, молю господа, дай мне силушки чуток... — Вынесли? —спросил Григорьев, глядя на хозяйку,—Вынес­ ли его? — Нет, не донесла. Живым не донесла. Положила подле своих и обратно. Мать сидела минуту в задумчивости, вспоминая, как увидела лейте­ нанта. Он лежал возле воронки от разрыва снаряда, лежал на спине, прижимая ладони к разорванному животу, и молча смотрел вверх. Ли­ цо его было в слезах. Они почти высохли, слезы. Наверное, он уже уми­ рал тогда. Черноволосая голова его была непокрыта, и какое умное, всепонимающее и в то же время отрешенное лицо было у него. Она тогда подумала —девкой была молодой, глупой, а вон как правильно подумала,—что людей с такими лицами не надо бы отправлять на вой­ ну. Их там убивают в первую очередь. Когда его похоронили, она не знала. Не видела могилу. Ушли скоро. Не донесла... — Открывайте, чего же вы,—указала мать на вторую бутылку. — Хватит, может быть? —Григорьев посмотрел на Светика.— Пусть стоит. В следующий раз выпьем. А то назюзюкаюсь и до го­ стиницы не доберусь. Швейцар не пропустит — строгие они, швей­ цары... — Нет, нет,—запротестовала хозяйка,—зачем же так. Если не хватает сил,—она засмеялась,—я сама открою. Дайте-ка штопор. Ей очень не хотелось вставать из-за стола, посидеть еще часок вот так, поговорить. А встанешь, Светик тут же уведет гостя в комнату, прикроет дверь, и они будут там разговаривать, а тебе убирать посуду со стола и ждать возле окна одной, пока уйдет гость. А после что де­ лать—спать? Раздумаешься —и сны не берут...