Сибирские огни, 1981, № 11

ДВА РАССКАЗА 27 Н/Ысказали, что они всегда здесь отдыхают, так как дорога вокруг го­ ры—их давняя любимая дорога для прогулок, сели на чурбаки, накры­ ли стол газетой, поставили посредине небольшую бутылку коньяку, ря­ дом положили коробку конфет. От коньяка Егоров отказался сразу, конфет же он не любил. Жен­ щин это ничуть не удивило, не обидело, хотя они еще раз предложили ему и то и другое, а потом, раскрыв бутылку, прямо из горлышка сдела­ ли по доброму глотку. Это их заметно взбодрило, и они, как бы забыв об Егорове, затеяли меж собой разговор. Со смехом, намеками, из чего Егорову стало ясно, что женщины не так давно —вот откуда загар —ез­ дили на море и там у большеротой был сладостный роман, о чем она сейчас и вспоминала: как лазили с ним через забор куда-то на танцы, крали в палисаднике цветы, а уже среди ночи спускались к морю смот­ реть луну. Так было прелестной.— ах! — как быстро все закончилось. — За любовь,—сказала большеротая и отхлебнула из бутылки. Подруга поддержала ее. Егоров сидел сам по себе, глядел из-под деревьев на поляну, осве­ щенную солнцем, вспоминая, что на Шегарке такая погода стоит в сен­ тябре, когда копают картошку, убирают хлеба, во второй половине меся­ ца начинается листопад и хорошо тогда бродить по пустым полям, за­ брошенным лесным дорогам, сидеть в перелеске на пне, слушая шур­ шанье листьев. И никого нет рядом, даже собаки. Пусто в полях, лесу, пусто и грустно на душе, будто похоронил кого-то. . Так он сидел, почти не слушая, о чем говорили женщины, а они те­ перь пересказывали анекдоты, услышанные на побережье, агіекдоты, один другого откровеннее. Когда смысл последнего дошел до Егорова, он насторожился тут же, сжимаясь внутренне, еще более отчуждаясь, чувствуя, как стыдно ему и противно, потому что он не выносил анекдо­ тов, как не выносил вообще пошлости в любых ее проявлениях. А тут еще все исходило от женщин. Он встал, сказав, что прогуляется, пока они заняты разговорами. Женщины переглянулись, улыбаясь. Он дога­ дался — они подумали, что ему нужно в туалет, от этого Егорову стало еще сквернее. Он взял палку и пошел наискосок через поляну, в дальний ее конец. Гулял он не менее получаса, а когда вернулся, увидел, что женщины сидят на своих местах, коньяк выпит, а они все вспоминают, дополняя друг друга. Большеротая повернулась и, видимо, испытывая Егорова, улыбаясь, сказала навстречу ему нечто совсем уж прозрачное. Он не выдержал, наспех заговорил о пошлости* о женщине, ее высоком назначении, человеческом достоинстве, уважении и прочем. Знакомая Егорова молчала, но по лицу ее он видел, что она недо­ вольна им. Она поднялась, попрощалась кивком и пошла догонять под­ ругу, которая уходила по дороге. Егоров подождал, пока они скроются за деревьями, посмотрел на стол, завернул все в газету, поискал глаза­ ми, куда бы положить сверток, оставил на чурбаке и пошел, выбрасывая палку, думая о человеческих отношениях и о том, что мешает людям по­ нимать друг друга и неужто, на самом деле, люди получают удовольст­ вие оттого, что говорят пошлости. В своем городе, в какую бы среду Егорову ни случалось попадать, будь это журналисты, актеры, адвокаты, врачи,— не говоря уже о ху­ дожниках, с которыми, с некоторых пор, он вообще почти перестал об­ щаться,—никогда не бывало такого, чтобы вечер прошел благопристой­ но. Обязательно кто-нибудь скажет какую-нибудь гадость, пошлость, а без анекдотов не обходились нигде. С анекдотов начиналось, как только собирались и разговаривали, ожидая приглашения к столу, а уж когда выпивали, то говорили, кто что мог. Причем, женщины, если круг был узким, совсем не робели и не краснели. Краснел и смущался Егоров, и дошло до того, что, если приходилось оказываться в застолье, он, глядя