Сибирские огни, 1981, № 11

188 стремятся вперед, точно энервированные до отупения, до непонимания, что и у нас есть жизнь,— в каком-то отчаянии броса­ емся в эпоху «Илиады» и создаем себе таким образом искусственную действи­ тельность, жизнь, которую не мы создава­ ли и не мы проживали, мечту, пустую и соблазнительную,— и, как низкие люди, заимствуем, воруем нашу жизнь у давно прошедшего времени и прокисаем в на­ слаждении искусством, как никуда не год­ ные подражатели!». Достоевский считает, что «направление утилитаристов» с точки зрения такого рода упреков можно назвать даже благородным и возвышенным: «Оттого-то мы им так со­ чувствуем; оттого-то их и хотим уважать». Однако беда в том, что «это направление и эти упреки неверны». В чем же ошибка, «утилитаристов»? Достоевский убежден, что идеалы настоящего и будущего можно и должно формулировать исходя из прош­ лого эстетического опыта человечества. Отметим попутно, что уже в советское время деятели РАППа пропагандировали принцип отрицания прошлого. Будущее для них не имело корней в прошлом. Та­ кой взгляд исторически восходит, как мы можем убедиться, к схематично истолко­ ванной доктрине поэтического «утилита­ ризма»: настоящее — вот главное, прош­ лое — не имеет значения. Позиция Досто­ евского в этом вопросе весьма поучитель­ на. Он пишет: «Заметим утилитаристам, что ведь можно относиться к прошедшей жизни и к прошедшим идеалам и не наив­ но, а исторически». Писатель при этом в качестве вечного элемента, соединяющего эпохи, считает красоту. Жизнь связана с красотой, даже мучения и страдания че­ ловека. «При отыскании красоты,— говорит Достоевский,— человек жил и мучился». Такое понимание красоты войдет в кон­ цепцию его романов. Он неоднократно заявит о великой миссии красоты, которой мир спасется. Конечно, спасать мир красотой в буржу­ азных условиях, в условиях господства Лу­ жиных, Тоцких и им подобных дело не­ сбыточное. Но Достоевский заглядывал в будущее, видя, хотя и в утопических обра­ зах, гармоническое общество, «золотой век» человечества. Показательно, что М. Е. Салтыков-Щедрин, очень едко и придир­ чиво споривший с Достоевским, напишет о его романе «Идиот» следующие проник­ новенные слова: «Он (Достоевский.— В. О.) не только признает законность тех интересов, которые волнуют современное общество, но даже идет далее, вступает в область предвидений и предчувствий, ко­ торые составляют цель не непосредствен­ ных, а отдаленнейших исканий человечест­ ва. Укажем хотя бы на попытку изобразить тип человека, достигшего полного нравст­ венного и духовного равновесия, поло­ женную в основание романа «Идиот»,— и, конечно, этого будет достаточно, чтобы согласиться, что это такая задача, перед которою бледнеют всевозможные вопросы о женском труде, о распределении ценно­ стей, о свободе мысли и т. п. Это, так ска­ зать, конечная цель, ввиду которой даже самые радикальные разрешения всех ос­ тальных вопросов, интересующих общест­ во, кажутся лишь промежуточными стан­ циями». Достоевский утверждает, что «потреб­ ность красоты развивается наиболее тогда, когда человек в разладе с действительно­ стью, в негармонии, в борьбе, то есть ког­ да наиболее живет, потому что человек наиболее живет именно в то время, когда чего-нибудь ищет и добивается; тогда в нем и проявляется наиболее естественное желание всего гармонического, спокойст­ вия, а в красоте есть гармония и спокой­ ствие». Мысль Достоевского о красоте как иде­ альном воплощении гармонии и спокойст­ вия получила развитие в рассуждениях М. Е. Салтыкова-Щедрина о социально-об­ щественных идеалах человечества. Салты­ ков-Щедрин говорит о том, что действи­ тельность предлагает писателям массу запутанных и невыясненных вопросов, но за ними «стоит нечто не представляющее уже никакой запутанности и неясности. Это ясное и незапутанное — есть стремление человеческого духа притти к равновесию, к гармонии». Эту глубокую идею и отстаивает Досто­ евский в полемике с Добролюбовым. Конечно, в постановке вопроса о роли красоты в жизни отдельных людей и чело­ вечества в целом он стоит на максималист­ ской позиции. Но это максимализм гения, максимализм моцартианского толка, кото­ рый изображает А. С. Пушкин в своей «маленькой трагедии» «Моцарт и Салье­ ри». Послушаем Моцарта: «Когда бы все так чувствовали силу Гармонии! Но нет: тогда б не мог И мир существовать; никто б не стал Заботиться о нуждах низкой жизни; Все предались бы вольному искусству. Нас мало избранных, счастливцев праздных, Пренебрегающих презренной пользой. Единого прекрасного жрецов». Мысли Пушкина и Достоевского о кра­ соте и гармонии полезно вспомнить, ибо рассуждения по этому поводу часто, а мо­ жет быть, и как правило, соседствуют с проблемами социально-общественными, с актуальными идеологическими вопросами. Обратим внимание на упадническую идеологию русского декаданса и вспомним строки из стихотворения Давида Бурлюка: Душа — кабак, а небо — рвань. Поэзия — истрепанная девка. А красота — кощунственная дрянь. Как видим, без «красоты» здесь тоже не обошлось. Опережая этот печальный исход и как бы предостерегая русских писателей и читате­ лей, Достоевский произнесет: «Красота по­ лезна, потому что она красота, потому что в человечестве — всегдашняя потребность красоты и высшего идеала ее». И это была не фраза: Достоевский, измученный ка­ торгой и ссылкой, болезнью и долгами, жил мгновениями постижения высокой красоты. _________________ В. ОДИНОКОВ