Сибирские огни, 1981, № 11

ЗАПИСКИ ФОЛЬКЛОРИСТА 181 меня крепко отдул ремнем. И говорит: «Дурак, это черт тебе перед глазами крутился, чтобы ты не читал божественные слова». Я больше в церкву не пошел. Чтение и пение мое кончились. Иван Тимофеевич не выдает себя за революционера, вершившего большие дела, чем грешат некоторые из тщеславия, не рассказывает о подвигах. Рассказы его просты и безыскусны как сама жизнь. Он просто вспоминает: — До тысяча девятьсот пятого года я о какой-либо партии, о политике не слыхал. А вот в 1906(-м или начале 1907-го я случайно столкнулся в волости с одним челове­ ком... Вели его по этапу в Сибирь. Остановили в волости ночевать. Правда, его поме­ стили в чижовку (карцер у нас так называли). Я ночевал тоже в волости. И вот, когда все чины волости разошлись, остался только десятский, ну сторож и я. Сварили мы ужин, чай, ну и пригласили этапного. Вот тут он и рассказал, что было в Петербурге, за что боролись. Рассказал, как поп Гапон обманул народ. Словом, этот товарищ заронил во мне искру к поиску. Стал я искать литерату­ ру — а какую не знал, к кому податься — не знал. А были, оказывается, рядом нужные люди. В 1910 году в Каменске арестовали братьев Ереминых и выслали как революционеров. А тут в армию забрали. Вот там в Петрограде я уже близко с революцией сошелся. А все началось с этого, с этапного из чижовки. От него впервой правду узнал. Из рассказов стариков «встает» дикая, кондовая Сибирь с ее разбойным нравом. Семидесятипятилетний (1970 год) Сергей Захарович Макаров рассказывал: — Люди-то сильные были. Дядя лошадь за ухо ухватит и остановит. Хоть какой снег, мороз, разгребет снег руками и завертки на санях завяжет. А лошадей воровали, спасу нет. Свою лошадь поедешь выкупать а Каинск — и не говориі А скажешь — разоряті Дома закроешь на замок двор да лошадь спутаешь (на замок сковывали) — и все равно таскали. Наработаешься за день, устанешь — и не слышишь. Вот, у дяди три лошади увели. Поехал в Каинск, отдал триста рублей — и молчалі В этих рассказах редко дается нравственный вывод. Иван Тимофеевич рассказы­ вал, как матерились служители церкви, деля барыши, о своей реакции на увиденное. А то, что служители культа корыстолюбивы, подвержены самым тяжким порокам, что они святотатствовали, осквернив алтарь,— ни слова. Рассказчик предполагает, что пе­ ред ним умные слушатели, способные самостоятельно сделать вывод. Таков рассказ и Василия Степановича Герасимова: — Ездил поп, собирал пшеницу. Если хозяин выносил полное лукошко, принимал, если нет — досыпал и отдавал: «Не позорь религию, отдавай полную». Стыдились, от­ давали полную. Даже самые бедныеі Иногда рассказы кратки, лапидарны, иногда дают в ярких образах широкую кар­ тину. Таков рассказ Клавдии Тимофеевны Суховеевой из села Вознесенка Венгеровско­ го района. — Это было более сотни лет назад. Дед, Антон Степанович Гейдо, был уроже­ нец Харьковской губернии. Приехал с женой, и было шесть мальчишек. А приехал по­ тому, что был сослан за то, что убил ли, набил ли пана. И сослан а Сибирь. Приехали. Земли не дали. Тогда делать нечего. Они нанялись пасти скот. Антон Степанович про­ пас шестнадцать лет. Как только мальчишки подросли — их было семь: Данила, Никита, Василий, Тимофей, Прокопий, Семен, Иван,— стали наниматься в баграки. Было много кулаков. Их с удовольствием брали. Собой были крепкие, сильные, кроме того, краси­ вые. Ну и у одного кулака — фамилия его Кузьмин — жил мой дядя, Данила Анто­ нович. Жил у них один. Хозяйство было большое. Сынов не было. Была дочь Прасковья. Эта Прасковья познакомилась с батраком, стала с ним дружить и скоро вынуждена была предложить жениху брать ее. Но все дело в том, что ее не отдадут. Данила все- таки решается заслать сватов. Договаривается с отцом, чтобы ехать свагать. Гейдо к тому времени окрепли, поимели дом, амбар, скотинушку. Три сына жили в работниках. Когда Данила пришел поговорить о сватовстве, родители отвечают: «Где же они Паруньку отдадут?» Но делать нечего. Собираются дед и бабка, запрягли ло­ шаденку, поехали. Родни никакой не было, а чужих стеснялись — поехали одни.