Сибирские огни, 1981, № 11

180 М. МЕЛЬНИКОВ Воспитательное значение подобных рассказов о старой жизни, о гражданской и Великой Отечественной войнах трудно переоценить. Передо мной два рассказа о партизане ШелковНикове Иване Николаевиче. Один записан от учительницы, другой — от двенадцатилетней пионерки в конце 60-х годов. — Я услышала о партизане Шелковникове на парткоме,— говорит Л. П. Мезина,— от парторга Лучина. Речь шла о переселении жителей Старой Чебулы. Об этом объяви­ ли людям, но они отказались покидать родную деревню — историческая. Чебулинцы гордились тем, что их земляки были активными борцами против колчаковщины, говорили: — Посмотрите на Шелковникове,— и показывали на его шею с рубцами от сабли карателей. Пионерка Никонова Люда из Новосибирска рассказывала: «Летом была я в пионерском лагере в Кривояше. Однажды после обеда наш во­ жатый сказал, что поедем в Старую Чебулу, к партизану. Мы сели в машину и поехали. Приехали, подарили дедушке Шелковникову цветы, и он стал рассказывать. Его с това­ рищами поймали колчаковцы и повели в село Ояш. Там их стали спрашивать, где пар­ тизаны. Но они им ничего не сказали. Тогда их посадили в сарай. Дедушку Шелковни- кова посадили в сарай, а там еще был один дедушка. У него был нож, Ночью они прокопали дыру и убежали. Но их колчаковцы опять поймали и привезли назад. Силь­ но били. На другой день повезли расстреливать. Поставили всех в ряд и выстрелили. Тот, кто стрелял в дедушку, промазал. Дедушка упал со всеми. Потом стреляли еще раз по лежачим. А один схватил шашку и стал рубить партизан... У дедушки и сейчас на шее два больших шрама. Он нам их показывал. Ночью дедуііжа очнулся и по­ полз. Он пришел к партизанам, рассказал, где колчаковцы, и партизаны выбили их из села». Все было гораздо сложнее, чем представлялось юной пионерке. Шелковников очнулся ночью под снегом. Выбрался. Был и еще один раненый. Поползли. Тот умер по дороге. Помогли спастись смелые люди, кормили, лечили. Многие рассказы, переходя из уст в уста, теряют конкретные детали. Что-то к ним добавляется, но всегда остаются достоверными эмоциональные оценки событий. В моем собрании сотни рассказов о старой жизни, о классовой борьбе, о революци­ онной борьбе в столицах и в Сибири, о партизанском движении, о братании с немецки­ ми солдатами. Не каждый из них может быть исторически точным документом, но зачастую многие из них сохраняют такие детали, о которых и не подозревают истори­ ки. И в абсолютном большинстве рассказов — живая, звучащая история. В 1965 году в совхозе курорта «Карачи» я встретил 72-летнего Ивана Тимофееви­ ча Гоглачева, бывшего главбуха совхоза, бывшего писаря (бухгалтера) генерального штаба царской армии, очевидца многих и многих интересных событий. Например, он был в соборе на «тезоименитстве» императора, видел Распутина, видел, когда его труп извлекали из проруби, был на квартире у князя Н. И. Калугина, в доме Юсупова, через несколько дней после убийства Распутина, и размещенные в комнатах нижнего этажа писари генерального штаба показывали ему метки от пуль на лестничной клет­ ке, где стреляли в Распутина. Рассказы Гоглачева нельзя назвать произведениями ху­ дожественными. Язык суховат и по-бухгалтерски точен: ни одного лишнего слова, ла­ конизм — главное достоинство. — Не сказать, как я стал безбожником еще в детстве,— неторопливо клал слова, как костяшки бухгалтерских счетов, Иван Тимофеевич,— не могу. Вот что было. Я учился в третьем классе церковноприходской школы. Очень хорошо знал славян­ ский язык и прекрасно читал. Отец мой договорился с попом и псаломщиком, чтоб меня приучали к пению на клиросе и читать «Апостола» и «Часослов». Я и читал, исправно читал. В один прекрасный день я начал читать «Часослов», а они — поп, дьякон и пса­ ломщик — одевались в алтаре. А дверь боковую в алтарь не полностью прикрыли. Я вижу: они ссорятся, и крепко. Ругаются так, что не всякий мужик сможет. Курят па­ пиросы, набегают друг на друга с кулаками, но не бьют, а только матерятся. В алтаре! Я закрыл книгу и — ходу домой. Отца захватил дома и рассказал, что видел и слышал, а вот пересказать не мог: в пашей большой семье никто не ругался. Отец выслушал и