Сибирские огни, 1981, № 10

78 ЕЛЕНА К.ОРОНАТОВА — Какая Ульяна? —ничего не понимая, спросила Нина. — Не помнишь? Ты еще как-то мне ее показывала. Жена старика старателя. Ты еще щеголем его называла... Не помнишь? Бородулин. Нина вспомнила красавицу молодайку, в бархатной шубке с со­ больей опушкой. — Помню... Такая красивая, цветущая. Настоящая пава. — Да, да... Вот эта красивая, цветущая... умерла. Такая дикая, не­ лепая смерть... И я... я... виновата...—Лицо Глафиры исказила гримаса плача. Она закрыла ладонями лицо и долго сидела, не отнимая рук. Потом медленно заговорила: —Ульяна на той неделе пришла ко мне и во всем призналась... Понимаешь, трагедия у нее. Мужа ее взяли в армию, и от него никаких известий. Написали: погиб. Она пошла в шахт/ работать. Семья большая. Она старшая... Ну, Бородулин вос­ пользовался. Словом, уговорил. Дескать, спасу всех... А на деле полу­ чилось так: мать умерла, а ребятишек —сестер ее и братишек —Боро­ дулин сдал в детдом. И вдруг —вот ведь как бывает —Ульяна полу­ чила письмо от мужа. Оказалось: был он в окружении. «Может, и Петренко в окружение попал»,—подумала Нина. — Ты пойми: Ульяна пришла ко мне, как раньше к попу ходили,— с болью произнесла Глафира,—все, как на духу, рассказала. Призна­ лась, что ненавидит Бородулина. Плакала, молила избавить ее от бе­ ременности... — И ты... — Нет, нет! Я же честный врач! —со злостью воскликнула Глафи­ ра.—Я же ей всякие правильные слова говорила: о долге, о законе. Дескать, не хочу я марать свое доброе имя! О, как же я, стерва, пек­ лась о своем добром имени!.. — Да что ты говоришь?! Успокойся! — Разве я могу успокоиться?! Разве имею право успокоиться?! Вчера Бородулин привез Ульяну чуть живую... Сутки я от нее не отхо­ дила. И нещпасла... Час назад умерла. А могла бы жить да жить... — Ну откуда ты могла знать, что она пойдет на такое? —попыта­ лась утешить Нина. Глафира ухватила руками волосы на висках и, раскачиваясь из стороны в сторону, тягуче застонала. — Могла! Должна была знать... Догадаться. Понимаешь, она, ког­ да уходила, в дверях остановилась, глазищи сумасшедшие, и так с улы­ бочкой: «Не хотите —найду другую...» Мне бы ее догнать, убедить, а я спокойненько спать пошла. Глафира надолго замолчала. Сидит и смотрит в угол пустыми, невидящими глазами. Нине стало как-то зябко, не по себе. — Знаешь, этот закон когда-нибудь отменят... — Ну, я пойду,— Глафира поднялась, взяла со стула косынку. Но, видимо, трудно ей было уйти, и она снова села.—А тут еще этот вяжется. Судья Шикин. Сначала все по-хорошему, умные речи вел. А тут, представляешь, я приехала с лесозаготовок, там травма. Уста­ ла до чертиков. Похлебала холодных щец и завалилась спать. А он, прохиндей несчастный, как-то открыл дверь. Правда, мой крючок от­ крыть—раз плюнуть... Ну, словом, я его по щекам отхлестала и вы­ ставила. Ревела, дура. Теперь вижу: все это ерунда. Такая ерунда по сравнению... Нина, ведь Ульяна могла бы жить, если бы не я! Ах, если бы я немного дальше своего носа видела! Еще горжусь: не запятнала своего белого халата. О-о-о-о-о,—навзрыд заплакала Глафира. , Нина молча гладила вздрагивающие плечи Глафиры. Ушла Глафира, когда стало светать, с усмешкой проронив: «Людям на глаза совестно показываться», ч