Сибирские огни, 1981, № 10
ЭЛЕГИЯ 115 но приносил добычу и клал ее к ногам хозяина. Но выстрелы за куста ми не были часты. Слышался там чаще продолжительный, удушливый кашель. Утки испуганно шарахались в сторону. Лорька провожал их взглядом и грустно смотрел на хозяина. Громов гладил спину собаки и тихо говорил: — Нет, отохотились мы с тобой, Лорька. Баста!.. И еще припомнилось Громову в эту весенную ночь... Они с Лорькой однажды уехали на целую неделю на степные озера. Было начало осе ни. Серебряный тенетник медленно пролетал над степью в прозрачном и сухом воздухе, цеплялся за кусты, высокие сухие стебли трав, трост никовые заросли по берегам озер. Бесконечно глубокое в прозрачной голубизне небо было над степью. Жильем был пахучий шалаш из сена. Длинноногие трубачи, жив шие на займище, поднимали их росными утрами. Они с Лорькой шли в тумане. Потом туман незаметно поднимался, таял, и перед ними от крывалась залитая утренним солнцем степь с озером, камышами и да леким заозерным селением. Огромный и чудесный мир! Птицы летели над степью. Где-то очень далеко, у края ее, шумели тракторы. Вышаг нувшие из тумана ажурные мачты высоковольтной линии уходили на восток, к солнцу. Какие .это были замечательные дни! Громов писал этюды. А вече ром они с Лорькой стояли на перелете,—встречали птицу, возвращаю щуюся с ночной кормежки на озера,—а потом, далеко за полночь, си дели у костра. Слушали голоса ночной осенней степи. И никогда ни утро, ни вечер, ни ночь, ни одна зоря не повторяли себя. Сколько было прекрасного в таких скитаниях с ружьем. Из таких поездок Громов всегда возвращался с эскизами, акварелями, с больши ми творческими замыслами. Громов открывает глаза, смотрит на стол и думает: «А разве жизнь прошла, кончились работа, счастье творить, что-то искать, думать?.. Да нет, конечно!.. Все это в его руках. Вот они на столе кисти, краски...» . Громов берет начатый рисунок. Мучительный кашель прекратился на несколько минут. Громов накладывает первый мазок, второй... Лег кая синь ляжет сейчас на озеро. Она будет видна через просветы в за рослях. Можно дать по озеру легкую рябь. И много, много солнца. Проклятая болезнь заточила его в четырех стенах, но она еще не вырвала из рук мастерство. Они будут охотиться с Лорькой в этой ком нате. Каждый день! Каждую зорю. Да, да! Рука Громова торопливо наносит мазок за мазком. Вот сейчас шумно поднимется из камышей пара касатых... Рука с длинными тонкими пальцами заливает голубой краской озе ро и, не доведя кисть до середины, останавливается. Снова приступ кашля. Потом он внезапно стихает. Громов отваливается к спинке крес ла и с какой-то жадностью порывисто ловит, точно глотает, воздух. Хо лодный пот мелкими каплями выступает на лбу. И по спине противно ползет холод. Громов сидит с закрытыми глазами. Лорька, вскочив передними лапами на подоконник, к чему-то прислушивается, всматри вается в притаившуюся за окном ночь, тихо взвизгивает. Громов открывает глаза: — Чего ты, Лорька; что увидел, старина? Он с большим трудом поднимается с кресла и, придерживаясь за край стола, идет к окну, открывает форточку и глубоко вдыхает весен ний воздух. Он стоит, обхватив голову собаки, и тоже улавливает ка кой-то тихий мелодичный звон, льющийся в комнату. «Вот она, весна...» —думает Громов и говорит вслух: — Слышишь, старина, летят!.. Летят птицы!.. Он прижимает к себе Лорьку. 8 ’
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2