Сибирские огни, 1981, № 9

ж и знь НИНЫ КАМЫШИНОИ 93 вую, вылезти нет сил. Ну, думаю: «Отлетался, младший лейтенант Голубев. Хана тебе!» А майор, видно, сразу понял, что я ранен, залез на крыло и выдернул меня из кабины. Вместе и опрокинулись с крыла. Потом он оттащил меня к кустам, а сам — к самолету. Я еще в сознании был, а соображал все же туго. Хотел крикнуть: убегай — фриц же добивать самолет будет. Понимаете, какое дело: у них во время стрельбы включается автоматическая фотокамера, чтобы, значит, зафиксировать факт, что ли, дескать, им, фрицем, сбит У-2, у них летчику за это полагается железный крест. Ну вот, хочу крикнуть, а голосу нету. Гляжу: гвардии майор вытащил из кабины брезент для зачехления мотора. Вроде попытался брезентом пламя сбить, а как, видно, услыхал, что мессер возвращается,— ко мне с брезентом кинулся. Ну, отстрелялся фриц и убрался. Гвардии майор перевязал меня, погрузил на брезент и поволок по снегу. Сколько так мы двигались? Однако, остаток дня, ночь и еще день. Это я уж после узнал. Нина, чтобы скрыть волнение, отвернулась к окну. — Вы извините, я сейчас... Ей надо было побыть одной, хотя бы несколько минут. Она прошла в кухню и распахнула окно в ночь. Смутно белела черемуха у плетня, и остро пахло мокрой землей. Впервые подумала: знает ли лейтенант, кто она Герману? Догадывается ли? Он ни разу не сказал: «ваш муж». Или что-нибудь в этом роде. Наверное, догадывается. Но ведь ничем себя не выдал... Вернувшись к гостю, она попросила: — Вы так мне и недосказали. Что же дальше? — Дальше? Плохо все помню. В санбате рассказывали мне ребята, что сдал меня медицине гвардии майор чуть живого. Два месяца я проболтался по госпиталям. Потом до своей части добиралс'я. Ну, а потом за выполнение задания — отпуск дали на десять дней, с матерью повидаться... Вот и... — Вы больше его не встречали? — А как же! Перед отъездом специально разыскал. Человек мне жизнь спас. Как гвардии майор узнал, в какие края еду — весь свой НЗ из вещмешка переложил в мой. Попросил разыскать вас. Да я... для него... Они помолчали. — Уже поздно. Вы же устали с дороги. Я вам здесь и постелю,— сказала Нина.— Спите, пока не выспитесь. Нина долго еще возилась по дому, перемолола овес, чтобы утром испечь гофтю лепешки. Прилегла не раздеваясь, а когда проснулась, обнаружила, что лейтенант ушел, оставив на столе записку. Нина несколько раз перечитала строчки, написанные детским каллиграфическим почерком: «Спасибо Вам, что приветили. Лейтенант Голубев». (Окончание следует)