Сибирские огни, 1981, № 9

92 ЕЛЕНА КОРОНАТОВА «Моя родная, наконец-то я могу отправить с оказией тебе письмо. Посылаю небольшое подкрепление, что оказалось под рукой. Получилось неожиданно. Ну, да лейтенант сам тебе расскажет. Прости, что пишу сумбурно. Мало времени. И лейтенант торопит. Меня тревожит, что ты все еще живешь под одной крышей с Трепетовым (мужем твоим не могу и не хочу его называть). Признаюсь тебе, иногда меня мучит ревность. Но я верю тебе! Понимаю, если ты до сих пор не ушла от него — значит, таковы обстоятельства. Конечно же, трудно остаться одной с детьми без работы и без жилья. Все я понимаю — не думай! Иногда закрадывается подозрение: не мнимая ли у него болезнь. Может, это способ удержать тебя?! Не имею права на чем-либо настаивать. Поступай, как лучше для тебя и детей. В моей семье не все благополучно: у жены кто-то есть. Судя по намекам моей тетки. Ну, а мама — есть мама. Молчит. Не хочет огорчать. Знаю одно, когда кончится война, и если мы будем живы, то уж никто и ничто нас не разлучит»... Скрипнула дверь, и Нина спрятала письмо за лиф платья. — Послушайте...— Нина запнулась. — Я вам не представился: Игорь Голубев. — Вы совсем молодой. — Да не совсем... Двадцать четвертый пошел. — Молодой,— улыбнулась Нина,— вот вам таз, вот здесь теплая вода, умывайтесь.— Нина прошла в свою комнатушку. Зажгла ночник и заглянула в зеркало. Попыталась увидеть себя глазами лейтенанта и подавила вздох. Она быстро причесалась, подколов волосы на затылке так, как ей шло, припудрила лицо, слегка подкрасила губы и снова заглянула в зеркало. Глаза у нее неистово блестели, на скулах играл яркий румянец. «Ах, нет, кажется, еще не такая уж образина». За ужином, уплетая картошку, лейтенант спросил: — Почему вы ничего не кушаете? — Я недавно ела,— соврала Нина. — Ох, я идиот! — спохватился он и бросился в кухню за вещевым мешком. Он водрузил перед Ниной три банки свиной тушенки, буркнув при этом что-то про «второй фронт», две пачки галет, банку консервированных фруктов и две плитки шоколада.— Это послал вам гвардии майор. Сказал: об одном прошу — разыщи и отдай. — Вы с ним вместе там? Расскажите подробно,— попросила Нина,— я ведь ничего, как он там, не знаю. — Что знаю — могу рассказать. На фронте как? Есть, к примеру, такие, которые, ежели, скажем, бомбежка — так нащ не наш — беги в блиндаж. Гвардии майор не из таких. Храбрый, но с умом. Начальник его из кадровых, еще в мировую воевал. Тоже большой спец по связи. Так он позорным, что ли, считает прятаться. Начсвязи ростиком небольшой, а гвардии майор,— сами знаете, ростом бог не обидел,— как заслышит, что летят, окопчик там или ямка какая, кидает туда своего начальника и на него ложится, чтоб, значит, не высовывался. Сколько раз спасал. Вот что я слыхал про него. И вот пришлось мне с ним лететь. Я на У-2 летал... Ну, летим, как и положено, на высоте тридцати метров над землей, чтобы только телеграфные столбы не задевать... Летим... Внизу белым-бело. Февраль. И вот вижу: прямо по курсу два мессершмитта добивают наш транспортный ЛИ-2. Думал, проскочим — не заметят они нас. Еще больше, сколько позволило, прижался к земле. Заметил гад! Зашел в хвост и пустил из пулеметов несколько длинных очередей, развернулся и пошел в лобовую атаку. Стрелял, конечно. Вдруг почувствовал, что ноги, как огнем опалило, на педали нажать не могу. Пролетели мы несколько десятков метров, и мой У-2 ткнулся носом в снег. Машина начала гореть. Гвардии майор выскочил, а, я чувст-