Сибирские огни, 1981, № 9

88 ЕЛЕНА КОРОНАТОВА —~Вы плохо себя чувствуете, ложитесь,— испытывая неловкость, что потревожила явно больную женщину, проговорила Нина,— я, собственно, к Нюре. — По какому же делу вам Нюрка понадобилась? — Женщина испытующе оглядела Нину. — Я от газеты. Мне необходимо узнать, за что уволили Нюру. — А ни за что. Отец, видишь, кровь на войне проливает, а над дочкой здесь изгаляются. Все ой — старый козел. Я, грит, тебе отомщу. В ножки еще, грит, накланяешься. Ну, наша гордая. В отца. Сроду кланяться не станет. Ни в чем она не виноватая. Честь свою берегла... А теперь „вот в тайге — спину ломат. Из простуды не выходит. Одна у нас поилица-кормилица. Их-то еще четверо. А я хворая.—\Мать Нюры залилась слезами. Выйдя от Конюховых, Нина направилась к Марте. — Если ты просишь моего совета,— выслушав Нину, в раздумье сказала Марта,— то я не советую вмешиваться. Начнут расследовать, а эти бабенки возьмут да откажутся. Сами.-то боятся писать, небось за твою спину прячутся. Кляузное это дело... И чем дольше говорила Марта, тем больше Нина убеждаласьз должна она написать эту статью. Должна. Нина шла весенней улицей, улыбаясь, радуясь теплу... Радужно поблескивают стекла в домах. Солнце в литое золото обволокло медный колокол у пожарки, кажется, он вот-вот сам по себе зазвенит, приветствуя весну. Заметно, как у тополя, что растет у дороги, ветви наливаются зеленым соком. Надоело ходить в полушубке или замызганной телогрейке, захотелось снова почувствовать себя молодой, хорошо одетой. И, собираясь к вызвавшему ее Воловину, Нина решила одеться по-военному. Она вытащила коричневое драповое пальто, шляпку фасона «маленькая мама». На ноги натянула резиновые сапожки на высоких каблуках, подкрасила губы и, заглянув в зеркало, осталась довольна собой. И почему-то показалось, что близок конец войны... С улыбкой и вошла в кабинет Воловина. Он встретил ее хмурым взглядом, на приветствие не ответил. Молча перебирал какие-то бумаги. Нина ждала. Настроение у нее сразу погасло. Резким движением Воловин отбросил бумаги. — Что это вы за пасквиль накатали? Огорошенная его словами и грубым тоном, Нина не нашлась, что ответить? «О чем он? Неужели о статье? Но как же она к нему попала? Я ведь Платоновой посылала... Но раз ты так... Ладно»... Нина отодвинула стул, села и с усмешкой, внешне спокойно, внутри же у нее все кипело, сказала: — Не понимаю. О чем вы? — Она не понимает! Оклеветала честного человека и не понимает. Не прикидывайтесь! — Теперь он орал. Наверное, и в приемной было слышно. — Вы на меня не кричите,— с трудом сдерживаясь, тихо произнесла Нина. — Да на вас не только кричать, а под суд надо отдать! — Отдавайте. Думаю, суд разберется,—■ сказала Нина, удивляясь своему неестественному спокойствию. Наступило молчание. Самое время встать и уйти. Но к своему ужасу Нина почувствовала, что она не может встать. Как столбняк напал. Пошевелиться не может — дикость какая-то!