Сибирские огни, 1981, № 9

78 ЕЛЕНА КОРОНАТОВА — А мужик? — В командировке. «Что она озирается?.. Боится, что ли...» •— Чего-то сказать вам нада. ’—г' Здесь я разговаривать не стану. Холодно. Идемте.— Нина взяла странную гостью за руку и почувствовала, что та вся дрожит. Они вошли в кухню, женщина все еще испуганно озиралась. — Да не бойтесь вы, видите, здесь дети спят.— Нина провела гостью в столовую и, указав на распахнутую дверь в клетушку Вадима, пояснила; — И тут никого. Женщина громко передохнула и приоткрыла лицо. Исплаканное лицо старухи. Да это та, что сказала: «Сыночков убивают». — Вы хотите, чтобы я письмо написала? — спросила Нина, заметив, что старуха не решается заговорить. С подобной просьбой в Неточном к ней не раз обращались женщины. Стоило лишь одной написать. — Не-є-.є... Письмо сама я... Маленько грамотная. Три класса прошла... Ты вот поклянись Христом богом, чё про меня ни словечком, ни полсловечком не обмолвисся. — Послушайте, ну, как же я могу, я же не знаю, о чем вы хотите попросить... Старуха уставилась куда-то в угол, беззвучно шевеля губами, будто что-то мысленно проговаривая. В ее исплаканных глазах проглядывала такая неизбывная тоска, что у Нины перехватило горло. — Прошу об чем... Да не прошу я, а подмогнуть хочу. Ну чё давече говорили. — Ах, вот вы о чем,— догадалась Нина и поспешно выпалила: — Клянусь! — Не так,— строго отвергла старуха.— Скажи: клянусь Христом богом.— Клянусь Христом богом! — будто под гипнозом повторила Нина. — Перекрестись. И снова Нина, к собственному удивлению, повиновалась. Старуха расстегнула одну кофту, другур. Пальцы ее, с разбухшими суставами, мелко дрожали. Мелькнула белая исподняя рубаха и золотой крест. Из-за пазухи старуха извлекла крохотный полотняный мешочек и протянула его Нине. — Что это? — уже догадываясь, шепотом спросила Нина. — Золотишко. Давеча говорили... — У вас сыновья на фронте? — Двое голову сложили.— Старуха концом платка вытерла набежавшие слезы.— И Васятка там. Младшенький. Сохрани его, господи, от напасти! — Она истово перекрестилась, помолчала, в раздумье с искрой надежды сказала: —Может, вправду золотишко на какое-никакое орудье пойдет, все ж подмога фронту-то. Васятка-то на передовых позициях-.. Так ты, Нина Николаевна, сдай кому след золотишко... — Но что я скажу? От кого это? Надо расписаться. Взвесить. — Ты чё? Иль не поняла? — Глаза старухи, кажется, готовы были испепелить Нину.— А Христом богом поклялась на меня-то не указывать. Не мысли худого, золотишко не украла. Сама я намыла и от старого схоронила... В тайничке... Он про это,— старуха указала на мешочек,— не должон знать. Коли прознаёт — забьет до смерти. Думала, сыны воротятся — дам на обзаведенье.— Обессилев, старуха снова беззвучно заплакала. — Но все-таки я же должна сказать, откуда у меня золото? Старуха помолчала. Легкая улыбка тронула ее обесцвеченные временем сухие губы.