Сибирские огни, 1981, № 9

72 ЕЛЕНА КОРОНАТОВА Половик обнаружили в кухне, им была накрыта, сооруженная у плиты, странная постель из еловых веток и сена. — Вбт, оказывается, кто у нас сено воровал. Выходит, они здесь ночуют,— Вадим огляделся.— Эй, кто тут?! Никто не отозвался. Ни единого шороха. — Плита еще горячая,— Нина невольно снизила голос до шепота. — Не крысы же соорудили постель. Осмотрим .квартиру.— Вадим вытащил из прикрепленных к поясу кожаных ножен охотничий нож, с которым теперь не расставался. Снова Нину, сильнее, чем ночью, обуял страх. — Да кто же это? Почему они прячутся?! — Почему? Почему? Неужели не соображаешь? Это же дезертиры! Нину прорвало. — Не могу я больше жить в этом доме! Я боюсь... Боюсь...— Нина прикусила губу, не хватает еще разреветься.— Тебе хорошо — ты уедешь, а я одна, с ребятами... — Мне хорошо? Мне хорошо! Я же сам все время чувствую себя дезертиром! Оправдывайся перед каждым... Демонстрируй свою медицинскую справку! Думаешь, меня не трогают эти косые взгляды и ухмылочки. Такой, мол, бугай, и в тылу окопался. Ты вот не представляешь, какое у меня сердце!! С детства... «Он ведь, правда, мучается»,— подумала Нина. Перехватив ее взгляд, Вадим оборвал выкрики и угрюмо замолчал. Нина зябко повела плечами. — Пойдем домой, я замерзла. — Черт с ними: не будем брать половик, а то еще...— Вадим, не договорив, махнул рукой и направился к двери. На их крыльце топтался высокий человек в желтом полушубке, пимах и офицерской шапке-ушанке. — Вот и милиция пожаловала,— тихо проронил Вадим. Человек в полушубке шагнул им навстречу и улыбнулся Нине. — А я вас, Нина Камышина, такой и представлял,— весело, словно о чем-то радостном, сообщил он.— Прибыл в ваши края по назначению редакции. Разрешите представиться: старший лейтенант Куликов,— он козырнул, засмеялся и добавил.— Бывший лейтенант. Когда смеялся, казалось, зубов у него больше, чем следовало. Улыбались и голубые в белесых ресницах глаза. Вадим повеселел, стал приветливым. От всего облика Куликова,— начиная с покалеченной правой руки, она была немного короче, шрама над правым виском и потрепанной гимнастерки с красной звездочкой на груди, и видавшей виды планшетки,— так и веяло фронтовыми вихрями. — По ранению демобилизованы, товарищ Куликов? — поинтересовался Вадим. — В том-то и дело! Подчистую. Но я в сорочке родился.— Куликов показал на шрам: — Рикошетом пуля-дура. Руку хотели под корень оттяпать. Спасибо докторше. Надо, говорит, такому кавалеру руку сохранить. Как он девушек будет обнимать? Ну, и сохранила! Спасибо ей. На фронт просился. Доказывал, что левша... И стрелять могу левой... Вот раз во время атаки... Похоже, что, красуясь своими подвигами, Куликов слегка привирал. Вадим явно симпатизировал Куликову, он провел его в комнату, велел Нине накрыть стол скатертью, «Не каждый день фронтовиков принимаем». «Принимаем... А где же мои фронтовики?» Вадим достал четвертинку спирта. Нина поставила селедку и холодную картошку в мундире.