Сибирские огни, 1981, № 9

ЖИЗНЬ НИНЫ КАМЫШИНОЙ 69 мешок. Хотела и мешочек с сахаром — туда же, но побоялась, что обидится. Уходя, Андреев попросил никому не говорить о его приходе и о том, что интересовался бандитом. Мало ли что. Прощаясь, долго, как бы по рассеянности, не выпускал ее руку из своей. Прервав Нинины сбивчивые слова благодарности, сказал: — За что спасибо-то... Это я должен спасибо сказать... Вот пустили... Обогреться... Не побоялись... Письмо в этот вечер Нине не удалось написать. Чуть ли не вслед за Андреевым пришла жена соседа геолога Медведева, Марта Яновна. — Принесла вам обещанный фитилек для коптилки,— проговорила она, показывая в широкой улыбке крепкие, ослепительно-белые зубы, лампу жечь неэкономно. Говорят, на складе керосину нет. Нина соорудила коптилку, а лампу погасила, и тотчас в углах кухни загустели тени. За печкой повел свою скрипучую песню сверчок. — Вот выживает,— вспомнив приметы Тихоновны, сказала Нина. — Все равно вам уезжать,— улыбнулась Марта.— Хотите семечек? Со своего огорода. Трудно вам будет зиму-зимовать без своего огорода. — Трудновато, конечно. — У вас Андреев был? — неожиданно спросила Марта.— Я видела. Правда, в темноте. Но я его по походке узнала. Нина растерянно молчала: просил ведь не говорить. Но, видно, тут не скроешь. — Он днем к мужу заходил. Будто бы какая-то шайка объявилась. Милиция, говорят, с ног сбилась. «Ах, вот почему он о замках беспокоится»,— отметила про себя Нина.— Не бойтесь: к нам с вами не придут. Знают, что у нас нечего взять. Ну, мне пора.— Марта поднялась. Высокая, широкая в кости, светлые глаза в прямых ресницах смотрят добродушно. Нос короткий. Волосы гладко зачесаны и забраны в тугой узел на затылке. Нет, нисколько она не стремилась приукрасить себя. Но скрадывала ее некрасивость добрая белозубая улыбка. — Посидели бы,— попросила Нина. После услышанного ей так не хотелось оставаться одной. — В случае чего — стучите в стенку. Я чутко сплю. У мужа ружье. Утешенья возымели обратное действие — Нину одолел страх. Ночь не спала, лежала, прислушиваясь, вставала, наощупь подходила к окну и подолгу вглядывалась из-за занавески в чернильную кромешную тьму. Проскрипит ли телега, замычит ли где корова, залает ли собака — все казалось неспроста, все усиливало, до звона в ушах, страх. Так и промаялась всю ночь, не заснула, пока не забрезжил тусклый рассвет, пока не послышались за окнами голоса. Потянулись пугающие сторожкие ночи, утомительные и длинные, как безлюдная дорога в непроглядной темени. Навалилась изнуряющая бессонница. Нина ждала, как праздника, прихода Марты. Стараясь задержать у себя подольше приятельницу, Нина сочиняла разного рода истории. Что-то, якобы, случилось с ней самой: «Когда я на Севере учительствовала», какие-то приключения происходили «с одной подругой». Оснащала свои «истории» увлекательными подробностями. Так вдохновенно врала, что сама верила в свои россказни. Порой Марта засиживалась до вторых петухов. Мигает коптилка, по углам прячутся тени, за печкой тянет свою скрипучую нить сверчок, а за окнами то ветер шумнет, то дождь всхлипнет. Верила ли Марта в ее «истории»? Возможно, и верила. Но раз, прощаясь, хитровато улыбнулась и, как бы мимоходом, заметила: — Ну, до следующей ночи, моя дорогая Шахерезаду.