Сибирские огни, 1981, № 9

ЖИЗНЬ НИНЫ КАМЫШИНОЙ 55 спросил: — Ты любишь меня? Только правду.— Лицо его окаменело, подбородок выдвинулся. Нина внутренне вся подобралась: «Ты хочешь правду? После всего?! После всех обид?!» — Да , люблю,— негромко произнесла она, в душе удивляясь кажущейся искренности своего тона. Вадим подошел и поцеловал ее в щеку. — Ты сама никогда меня не поцелуешь... Стала такая принцесса- недотрога,— грустно пошутил он и, склонившись, снова поцеловал в ее плотно сжатые губы. Слава богу, влетела в комнату Катюша и кинулась к отцу. — И меня, и меня поцелуй! Вадим подхватил дочь на руки, легко подбросил. Катюшка, закинув голову, смеялась, болтая ножками, обутыми в красные поярковые пимики. Вбежал Ванечка, с грохотом таща за собой на веревке игрушечную машинку. Увидев отца, затих. — Ну, давай и тебя подброшу,— Вадим взял на руки сына и подбросил его. Но мальчик не визжал от удовольствия, как это делала Катюша, а испуганно кривил губы, готовый вот-вот разреветься. — Эх ты, мужик,— Вадим неловко опустил сына на пол, и тот кинулся к матери, уткнулся головой ей в колени. Тем обостренным, безошибочным чутьем, которым обладают маленькие дети, Ванечка понимал, что отец его не любит. Он боялся его редких холодных ласк, в присутствии отца робел и сникал. Для позднего обеда Нина накрыла стол в комнате (обычно они обедали в кухне), расстелила парадную скатерть, извлекла из тайничков все припасы, припрятанные к Новому году. Постарила заветную бутылку коньяка. Тихоновна тоже расстаралась: испекла любимый пирог с капустой, где-то раздобыла кусок мяса. Вадима эти приготовления тронули. За обедом шутил, ласково поглядывая на Нину и детей, посадив дочь к себе на колени, сказал: — Может, в последний раз все вместе. — Ты не должен так думать.— Нина дотронулась до руки мужа. — Должен... Не должен... Иду же в самую мясорубку. — Зачем ты так говоришь,— Нина попыталась улыбнуться.— «Мы сегодня не должны ссориться». — Забыл сказать: управляющий обещал устроить тебя на работу. Ты же будешь женой фронтовика. Не представляю, как ты без меня станешь жить, ты же ничего не умеешь, ни купить, ни продать. А время такое наступило — надо уметь. — А я-то на что? — подала голос Тихоновна. С того момента, как Тихоновна узнала, что Вадим Андреевич отправляется на войну, она* с извечной бабьей жалостью, окружила его своими заботами. Под вечер, сбегав к соседке, сообщила: — Милиционерова баба баньку истопила. Велела передать, Вадим Андреевич, чтобы шли. По обычаю положено перед таким делом помыться.— Раз положено — пойду. Приготовь, Нина, белье. Принимая сверток с чистым бельем, Вадим что-то хотел сказать, но удержался. Только в глубине его зрачков были укор и обида. После бани Вадим отправился в трест сдавать дела. За ужином пил рюмку за рюмкой, мрачно хмелея. А утром, избегая ее взгляда, хмуро проговорил: — Прости. Вчера я лишнего хлебнул. Покуда Нина собирала его вещи в дорогу, Вадим разбирал свой чемодан, который всегда держал на замке, а ключ носил с собой. Рвал какие-то письма и бумаги. Документы и фотографии складывал в портфель.