Сибирские огни, 1981, № 9

47 Поставив перед Ниной чашку с чаем и сделав бесстрастное лицо, по которому Нина безошибочно догадывалась, что Мария Васильевна чем- то озабочена,она сказала: — Вы, конечно, можете мне не отвечать — ваше право. Но вы мне теперь не чужой человек,— начала она издалека.— Скажите: письма, что вы так ждете... они... не от Петренко? — Нет. — Вы уж извините... Я понимаю, некрасиво... Не хочу я вмешиваться в вашу жизнь. Не в моих это правилах,— сбившись, Мария Васильевна отхлебнула из чашки и решительно сказала: — Я так хочу, чтобы у вас было счастье. Верьте. — Я верю,— Нина отодвинула чашку и, помедлив, спросила: — Вы что-то заметили? » • ' — Заметила. Вы влюбились! — Почему... С чего вы взяли? — деланно засмеялась Нина. — Приехали вы какая-то другая... Вы всегда... Ну, как бы вам сказать... Грустная, что ли. Чуточку замороженная. А теперь будто у вас внутри что-то зажглось. За окном протарахтела телега. В доме, напротив, обнесенном высоким забором, залаяла собака, загромыхала цепь. Чей-то полупьяный голос пропел: «Во солдаты ми-иня мать про-во-о-о-о-жала!». — Я встретила любимого человека,— медленно, не поднимая глаз, произнесла Нина.— Я любила его и раньше... Мария Васильевна сидела, опустив голову, скрестив руки на груди. Нине пришлось долго ждать, прежде чем она заговорила: — Нет, вам я не судья. Рассказывала я про своего мужа. Все правда: жили мы— люди завидовали. Боже упаси, чтобы друг друга обидели. А любила-то я другого, мужниного друга. И он меня любил... А ничего себе не позволила, греха побоялась. А после, когда муж помер, узнала: он-то, муж мой, греха не боялся... Вот, как оно бывает-то,— с грустным смешком проговорила она.— Ну, что про меня... Что было — быльем поросло. Лучше про себя скажите. Он на фронте? Глупый вопрос. Сама вижу, полевая почта шлет. Даст бог, живым вернется.—Мария Васильевна повернулась к переднему углу и перекрестилась. Нина, проследив за ее взглядом, увидела икону в золотом окладе. Раньше никакой иконы у нее не было и в помине. — Глядите, что икону повесила? — догадалась Мария Васильевна.— Вы-то, поди, неверующая. А я, вот, и в церковь стала ходить. Священник молебен служит за нашу Победу. Панихиду служит об убиенных. Вы, может, смеетесь... — Я не смеюсь. — А все же для матерей и жен — это облегчение. Никто не может доказать, что бога гіет. «Никто не может доказать, что он есть»,— подумала Нина. Подумать подумала, а мыслей своих не высказала. Если бы было такое чудо, которое от пули спасало... — Нина... можно, я так буду вас называть? Вы ведь мне в дочери годитесь. Ну, и хорошо. Давно собиралась вам это сказать. Лучше я, чем кумушки сообщат. Вадим Андреевич не святой. Говорят, у него роман с одной врачихой.. — Знаете, мне все равно,— устало произнесла Нина и подумала: «К лучшему, меня не трогает».— Если бы не война — мы теперь разошлись бы... — Нам бы надо еще о деле посоветоваться.— Мария Васильевна водрузила на нос очки и раскрыла большую, типа конторской, книгу.— Приходила ваша подружка Люсенька Широкова, председательница женсовета, принесла список. Вот послушайте, чего нам не хватает для I