Сибирские огни, 1981, № 9

43 — Да . Не верится, что люди убивают людей. Хотя уж кому... А я-то ведь был и на Халхин-Голе, и на Хасане... — Мне кажется, я от страха умерла бы при первой бомбежке. — На войне мы умираем не один раз... И боятся все. Но война — это работа, грязная, кровавая. И ее надо делать, сколько хватит сил. Даже сверх того... Посидим? Вот тебе пенек. Чем не кресло? Нина села, он растянулся на траве у ее ног. Оба смотрели на реку. — Ты любишь мужа? — Боюсь я его... А иногда, наверное, жалею. — Жалеешь? Почему? — Что не любила, а вышла за него. — Зачем же? — «Для бедной Тани все жребии равны»... А может, хотела забыть тебя. — Забыла? — Нет... — Нина, ты плачешь... Прости. — Это я так... Пройдет... А ты счастлив? — Все считают, что счастлив. У меня сын и дочь. Славные ребята. И жена хороший человек. Добрая. Но вся беда в том, что я, наверное, однолюб. Люблю тебя. Одну. И я рад, что вот встретились и что я могу это сказать... Он обнял ее. Она тихо сказала: ■*— Я хочу проститься... Как тогда... Помнишь? — Я все помню. Он поднял ее на руки. — Ты такая легкая. ...Потом наступили горчайшие минуты расставания. Герман достал ей билет в мягкий вагон. Всю ночь она просидела, глядя сухими глазами в черные стекла вагона, и ей все представлялось, что он там, за этими черными стеклами, стоит, сняв пилотку, и не отрываясь смотрит, смотрит на нее... ГЛАВА ТРЕТЬЯ За окнами летел тополиный пух. Солнце уходило за холмы, и они казались розовыми, а тополя сиреневыми. Пили вечерний чай в столовой, ставшей теперь комнатой Вадима. — Такой чудесный вечер,— сказала Нина, глядя в окно,— не верится, что где-то...— Она не договорила, заметив усмешку на лице Вадима.— Ты, наверное, хотела бы, чтобы меня забрали на фронт. И от меня бы избавилась, и всеобщий почет, уважение: как же, жена фронтовика! Нина промолчала. В который раз заводит одно и то же. — У меня бронь, и я ее не выпрашивал. К тому же — я болен... Ну, вот что: ц хотел с тобой поговорить. Цены на рынке растут и будут расти. Сама знаешь, все труднее концы с концами сводить. Так что придется тебе от Тихоновны отказаться. Во-первых, лишний рот; во-вторых, все пальцами будут указывать — война, а они, -господа, не могут без домработницы обойтись. — Я не могу отказать Тихоновне,— помедлив, сказала Нина,— она же старая. И потом, она вырастила наших ребят. — Тогда устраивайся сама на работу. — Ты же знаешь: куда я только не ходила. Но в первую очередь принимают на работу эвакуированных и жен фронтовиков.