Сибирские огни, 1981, № 9

ЖИЗНЬ НИНЫ КАМЫШИНОЙ 37 — Зачем мама сюда переехала? Далеко и такая грязища. — Хозяйка же считается приятельницей Натальи Николаевны. Ну, помнишь эту толстую Анисью Иннокентьевну. Она еще велит себя Нюточкой называть,— хмыкнула Варя.— Мамочку-то нашу уговорить в два счета. «Платить не будешь — только отапливай»,--- передразнила Варя.— А теперь и отапливает, и денежки отдает, как миленькая. — А мы такие,— засмеялась Нина. Высокая, дородная Нюточка, пятидесятилетняя вдова бывшего штабс-капитана, встретила их на крыльце. Во рту у нее торчала папироса. — Слава тебе, припожаловала! Поезд, как водится, опоздал, что долго ехала? Только сидя за чаем, после объятий, бестолковых расспросов и рассказов, Нина разглядела, что мама изменилась. Эти глаза цвета темного янтаря как бы светятся. Они все так же прекрасны. Но изредка в них появляется незнакомое выражение, и тогда они, эти прекрасные глаза, как бы говорят: «не обижайте меня, я ни в чем не виновата». Над высоким лбом — нимб из пышных волос. В синем маркизетовом платье, с тщательно отутюженным белым воротничком — мама выглядела нарядной. Пришел Коля. Обнял, расцеловал. — Не сердишься, что панику поднял? Ничего, зато с матерью побудешь. - То, что Нине прежде представлялось само собой разумеющимся, а потому и обыденным,— сейчас вызывало острый интерес и раДост*. Она вдруг увидела, как они оба — мама и Коля — красивы. Даже сейчас. Ведь прежде ей казалось, что красивы бывают только очень молодые. Коля все еще строен. Профиль чеканный, как на медалях. Ярко-карие глаза, из-под густых черных бровей, смотрят весело с легкой иронией. А впрочем, ему ведь еще только 44 года. Они разные, но что-то их объединяет. Что? Изящные, скупые жесты, предупредительность и доброжелательство. Нина купалась в этом доброжелательстве. Болтай о чем хочешь, смейся, спрашивай — никто тебя не обидит, не оборвет злым окриком, не станет ехидничать. — С чего вдруг взялась писать о медицинской сестре? Я читал вырезку, что ты послала бабушке. Не знал, что у тебя такие познания в медицине,— добродушно рассмеялся Коля. — Нет у меня познаний. Мне рассказал о ней Петренко, когда лежал в больнице, вот я и написала заметку в газету. , — Петренко, ты сказала: Петренко,— оживилась мама.— Ты как-то непонятно о нем написала. Расскажи подробно. Выслушав Нину, мама вздохнула. Коля молча ходил по комнате. Бабушка пришла на другой день. Она не то чтобы похудела, а как бы усохла. На лице обозначились скулы. Но темные, под густыми черными бровями, глаза смотрели живо и проникновенно, словно знали все твои помыслы. — Ну, ставь самовар, я принесла пироги с капустой и урюком. Нину радовал этот традиционный обычай семейного чаепития. За самоваром и душа разогревается. Расспросив о правнуках, в надежных ли руках их оставила, бабушка попросила повторить рассказ о Петренко. Легонько барабаня пальцами по столу, бабушка в раздумье сказала, как итог подвела: — Отворачиваться от человека в несчастье — это подлость высшей марки. Что бы там ни говорили, а возмездие существует. У человека есть тень, и у его поступков — своя тень. Эта тень и есть возмездие. Рано или поздно:— И, помолчав, повторила.— Рано или поздно.— Сдвинув