Сибирские огни, 1981, № 9
ПРИНЦИП ИСТОРИЗМА И ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ОСВОЕНИЕ БЫЛОГО 159 трех частей произведения открывается и завершается опять-таки выдержками из различных фактических свидетельств той эпохи. Вот начало романа: «Каждый год, в первую неделю великого поста, православ ная церковь на разные голоса кляла: «Вор и изменник, и крестопреступник, и душегубец Стенька Разин забыл святую соборную церковь и православную христи анскую веру, великому государю изменил, и многия пакости и кровопролития и убий ства во граде Астрахане и в иных низовых градех учинил, и всех купно православных, которые к ево коварству не пристали, по бил, потом и сам вскоре исчезе, и со еди номышленники своими да будет проклят! Яко и прокляты новые еретики: архиманд рит Кассиан, Ивашка Максимов, Некрас Ру кавов, Волк Курицын, Митя Коноглев, Гриш ка Отрепьев, изменник и вор Тимошка Акиндинов, бывший протопоп Аввакум...» Далее, правда, мы найдем в докумен тальном обрамлении частей романа свиде тельства самого различного характера. Все они в какой-то мере помогают автору вос создать канву времени, определяют место действия, но чаще всего, как это происхо дит и с документом, открывающим книгу, они оказываются своеобразным камерто ном, определяющим звучание, тональность следующих за ним страниц. Не позволяют такие документы авторской фантазии ухо дить слишком далеко от первоисточников в сценах вымышленных. Но совершенно ясно все-таки, что прямо го и непосредственного отношения к сюже ту романа приводимые документы, как пра вило, не имеют. Атмосфера времени и действительности XVII века оживают, ско рее, не благодаря обрамляющим докумен там, а благодаря тому, чтб между этими документами. При всей близости романов А. Чапыгина «Разин Степан» и В. Шукшина «Я пришел дать вам волю» (во всяком случае — значи тельно большей близости, чем с романом С. Злобина «Степан Разин») все-таки надо заметить: у В. Шукшина, в отличие от А. Ча пыгина, мы не найдем такого обилия ярких, вытканных шелком узоров, раскрывающих в деталях особенности быта, обстановки той эпохи. Не увлекается наш современник и характерной для разинской поры лекси кой, мало понятной сегодняшнему чита телю. К постижению истории он идет почти исключительно путем освоения народно поэтической, песенной, сказочно-разговор ной стихии. Русская история необычайно богата героическими страницами, не пере честь имен героев, жизнь которых навсегда вошла в историю революционного движе ния. И все-таки мало кто может быть пос тавлен рядом со Степаном Разиным по по пулярности в народе, мало кто из героев далекого прошлого столь широко и полно вошел в духовное сознание народа. Бытует еще порою сегодня этакое недо верие к народным преданиям, между тем научная оценка их совсем иная. «Устная народная традиция — гигантский аккумуля тор культуры» — пишет А. Гулыга. И далее в подтверждение этой мысли приводит сло ва В. Е. Гусева из его работы «Эстетика фольклора»: «Предания, связанные с исто рическим прошлым, являются своего рода поэтической историей народа и выполняют образовательно-воспитательную функцию, формируя историческое знание масс и вместе с тем развивая эстетическое восприятие ими своего исторического опыта» *. Источник, как видим, неистощимый, а ес ли к этому добавить необычайно острый и внимательный интерес современного писа теля к внутреннему миру Разина и его ок ружения, то станет ясно, что Шукшин на такой основе мог создать и действительно создал высокохудожественное произведе ние, которое отнюдь не повторяло своих предшественников, а внесло много нового в раскрытие важной исторической темы, проложило неизведанные досель пути ис торической романистике семидесятых го дов. Сближение рассказов В. Шукшина с на родным искусством и, в частности, с искус ством скоморохов — серьезный ключ к пониманию творчества писателя, определя ющий один из главных «слоев» Шукшина- прозаика. Насколько мне известно, впервые он был замечен в работе М. Ваняшовой «Жанровое своеобразие рассказов В. Шук шина», опубликованной в недоступном ши рокому читателю издании. Исследователь ница тогда писала: «Своеобразие творче ства В. Шукшина останется загадкой, если не увидеть органической связи характеров его рассказов с народным искусством ско морохов. Смехотворчество, скоморошество всегда скрыто присутствуют в шукшинской прозе. По закону наоборотности и сам ско морох часто является в маске дурачка»1 2. Роман «Я пришел дать вам волю» насы щен массовыми сценами, часто эпизоды та кие не имеют документальных источников, но они запечатлены в памяти народной, в преданиях, песнях. Здесь порою предстают перед взором читателя народные игрища, с прямым и непосредственным участием тех самых скоморохов, которые, очевидно, возникали в представлении Шукшина и тог да, когда он выписывал своих современни ков, когда вдруг герои его невольно стано вились и актерами, и зрителями, и режис серами, подбрасывая «горючий материал» в затеянный спектакль, наподобие давниш них народных игрищ. Вспомним сцены целых представлений о том, как Стырь ходил к царю. И еще более колоритную — казаки к царю идут Вольнос ти Дону просить. Игра не минует и самого атамана, которого для большей убедитель ности заседлывают: получил-таки Волю. «Царь показал, какая будет его воляі Запи вай ее, чтобы с души воротило!.. И загуляли нешуточно. Весь день «запи вали волю цареву», усердствовали». 1 А. Г у л ы г а. Эстетика истории. М., 1974. с. 99. 1 Проблемы эстетики и поэтики Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 1В0. Ярославль, Пединститут, 1976, с. 113.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2