Сибирские огни, 1981, № 9

ПРИНЦИП ИСТОРИЗМА И ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ОСВОЕНИЕ БЫЛОГО 155 бытий, как и в повести «На Иртыше», ро­ дись С. Залыгин десятилетием позже. Спор о другом: эпоха коллективизации и для С. Залыгина и для В. Белова могла бы стать плацдармом для создания исторического романа, как, скажем, для В. Шукшина могли бы стать таким плацдармом в равной мере начало двадцатых годов и Великая Отече­ ственная война. Все-таки определяющим жанровым при­ знаком исторического романа остается не мера хронологической отдаленности от изо­ бражаемой действительности, а наличие в романе подлинных исторических лиц, дей­ ствительных событий далекого или недав­ него прошлого. Тут гораздо более прав С. Петров, утверждающий, что «несомнен­ ным объективным признаком историческо­ го романа является наличие в нем образов реальных исторических лиц и изображения исторических событий, сыгравших опреде­ ленную роль в данную эпоху и, как отра­ жение этого обстоятельства,— в развитии сюжета романа» '. В классическом советском историческом романе «Петр I» есть вымышленные лица, вымышленные сюжетные линии, но опреде­ ляющим и главным в нем все-таки остают­ ся исторические лица и прежде всего лич­ ность Петра, важнейшие исторические со­ бытия Петровской эпохи. И пусть изображаемая в романе Шукши­ на «Любавины» действительность отодвину­ та почти на десять лет от момента рожде­ ния писателя, все же произведение это нельзя определить как исторический роман по той причине, что в нем и события, и действующие лица только вымышлен­ ные. Другое дело, что в «Любавиных» мы ви­ дим много качеств и особенностей крупно­ го эпического повествования, подготовив­ ших появление исторического романа о Степане Разине, во многом определивших его структуру и художественное своеобра­ зие. Но называть роман «Любавины» исто­ рическим только потому, что автор его ро­ дился десятилетием позже изображаемых событий, значит, отказаться от каких-то ре­ альных признаков жанра исторического романа. Столь же пестры и разноречивы сужде­ ния критики, когда авторы статей или пи­ сатели, работающие в жанре исторического романа, пытаются определить общие осо­ бенности его сегодняшнего состояния и дальнейшие тенденции развития. Так, критик А. Латынина в статье «Част­ ный человек в истории» констатирует «уси­ ление документальной струи в историче­ ской романистике» 1 2, а писатель Ю. Давы­ дов считает, что в историческом романе сегодня «ослабела в какой-то мере власть документа», исторический роман «стал сво­ боднее в междокументальной области» 3. «Круглый стол», проведенный журналом «Вопросы литературы», опять-таки столкнул 1 С. П е т р о в . Русский советский истори ческий роман. М., 1980, с. 6. 2 «Литературное обозрение», 1978, № 5, с. 15. 3 «Вопросы литературы», 1980, № 8, с. 149. противоположные мнения. Б. Окуджава: «Я принимаю термин «историческая проза» как условный. Есть литература как способ самовыражения. На историческом ли мате­ риале, на современном ли — это уже вто­ ростепенное». Яан Кросс: «Пожалуй, я по­ баивался, как поэт, каковым себя ощущал, когда начинал писать о другом поэте... что не будет между автором и его героем дос­ таточной дистанции, что я привнесу в изо­ бражение героя слишком много себя» 1, В орбиту обсуждения включаются все новые и новые аспекты. Отар Чиладзе ве­ дет разговор о соотношении научного и художественного-познания: «Писатель... не говорит ничего нового; он лишь по-новому говорит старое, много раз сказанное до не­ го, ибо нов он сам, а не то, чему служит литература, что относится к сфере литера­ туры». Совсем иное мнение на этот счет выска­ зал Я. Гордин при обсуждении романа Д. Балашова «Великий стол»: «Настоящая историческая проза не есть популяризация достижений науки. Она параллельное ис­ следование. И в своих вершинных достиже­ ниях не менее важное, чем исследование научное» 2. К этому мнению присоединяет свой голос А. Гулыга: «То, что недоговари­ вают историки, сообщают нам историче­ ские романисты» 3. И как пример этому на­ зывается роман С. Бородина «Дмитрий Донской», где, в сущности, впервые в со­ ветской исторической прозе фигурировало имя Сергия Радонежского. Память о под­ виге Михаила Тверского возродил Д. Бала­ шов в романе «Великий стол». В. Оскоцкий на основе анализа историче­ ских романов о татаро-монгольском наше­ ствии и некоторых научных исследований на/ эту же тему, в частности книги Л. Гумилева «Поиски вымышленного царства», приходит' к весьма серьезным выводам на этот счет: «Таковы глубинные закономерности истори­ ческого процесса, в постижении которых мысль художественная, проявившаяся в ло­ гике идей и образов как давней трилогии В. Яна, так и недавнего романа И. Калашни­ кова, оказалась зорче и проницательней ‘ мысли научной, горячо защищаемой Л. Гу­ милевым. И это говорит не о чем другом, как о социально-аналитической зрелости реализма, по законам которого самобытно создавались оба произведения» 4. Споры, как видим, касаются самых раз­ личных сторон развития исторической ро­ манистики. Конечно же, дискуссии не обхо­ дят и вопросов о созвучии дня сегодняшне­ го и былого, воспитательной сути истории, меры и глубины психологического пости­ жения человека в его органической связи с эпохой, многообразия художественных пу­ тей и средств постижения далекого и не­ давнего прощлого. 1 «Вопросы литературы», 1980, № 8, о. 131 и 149. 2 «Литературное обозрение», 1980, № 1, с. 41. 3 «Литературная учеба», 1980, N4 4, с. 154. ' В . О с к о ц к и й . Роман и история. Традиции и новаторство советского исторического романа. М., 1980, с. 177.