Сибирские огни, 1981, № 8

ГРЯДЕТ ВСЕМИРНОЕ ПОТЕПЛЕНИЕ 93 Алехин ни разу не подошел к Вере на людях, слова не сказал. Не хотел огласки? Или отрубил? Ее честь оберегал — или свой авторитет? Ай да дед, ай да член-корр! Ему пятьдесят, ей восемнадцать. И такая любовь... Ну что ж, Верочка стоила того, чтобы ради нее свихнуться на старости лет. Можно по­ нять Алехина, сам недалеко ушел. И можно понять, чтб был это не трусливый побег от любви, а драма, драма жизни. Может бьіть, трагедия. Да, поступился. Отступил. Осту­ пился. Но ради высоких целей. Достаточно высоких. Семья, дети, внуки. Институт. Наука. А с другой стороны — Верочка. Он, Званцев, не отступился бы. И не отступится. Но он всего лишь Званцев. Не Алехин. Придя к такому выводу, Званцев громогласно расхохотался в своем кабинете ди­ ректора ВЦ— и всю шелуху ревности как рукой сняло. Вроде даже полюбил Верочку еще больше за ее преданность, за талант любить, а Алехина еще больше зауважал. А совсем недавно, когда Танче стукнуло шестнадцать, объявился у нее мальчик. Вместе с приглашенными на чай тремя подругами возник надраенный, чинный, гордый, густо краснеющий курсантик. «Познакомься, мамочка, познакомься, Шурша, это мой друг». «Николайі—солидно пробасил курсантик и до конца вечера стушевался в уго­ лок. Как ни трясли, ни тормошили его бойкие Танчины одноклассницы,—ничего не вы­ трясли. А потом Танча отправилась провожать гостей — и с концом. В двенадцать по традиции Вера Владимировна пошла прогуляться со Званцевым, и тут старшая пара наткнулась на младшую, на целующихся в тени арки Танчу и курсантика. Мочью Вера Владимировна имела с дочерью трудную воспитательную беседу. Поначалу Танча слушала молча и смущенно, лишь сопела, а после рассмеялась: — Не тебе меня учить, мамочка. Ты лучше о себе подумайі У Веры Владимировны земля ушла-из-под ног, как позднёе объяснила она Зван­ цеву. Танча еще и поучала ее| — Не бойся, я не пропаду. Мне уже семнадцатый, и я кое-что смыслю в жизни. А вот ты о чем думаешь? Ты и твой терпеливый Званцев? Тебе тридцать шесть, у тебя седина пробивается, мешки под глазами и талия не та,— а твой Шурша нам все поло­ вики протер. Он же хороший, мамочка! КонечнО( немножко увалень, но где ты най­ дешь лучше? Чего вы ждете и почему не поженитесь?! Выслушать этакое от шестнадцатилетней девчонки было нелегко, но Вера Влади­ мировна привыкла разговаривать с дочерью откровенно. — Глупенькая, чтобы пожениться, надо как минимум любить друг друга. — Любить? — изумилась Танча.— Так любите, кто вам мешает! И правда, кто им мешает? Когда Вера Владимировна рассказала Званцеву об этой беседе, у них состоялось последнее объяснение — последнее по времени, а не по итогам,— и Званцев хохотал во все горло, а Вера Владимировна опять всплакнула, и гладила сухими пальцами се­ дой ершик Званцева, и вытирала слезы платочком, и умоляла: — Я знаю, чувствую... теперь уже скоро.... совсем скоро... только ты потерпи еще немного... и не оставляй меня... не оставляй меня одну... потому что у меня никого нет, кроме тебя... о боже, и тебя тоже нет! Но я хочу полюбить тебя... всей душой полю­ бить... Господи, что это я говорю, какие глупости! Если это не любовь, то что же тогда любовь? Ответь мне, что же тогда любовь? Что, что, что?! Не знаю уж, можно ли назвать эту историю легендой. Едва ли. Но мы у себя в институте считаем ее легендой. Такой же древней и редкостной, как легенда про Одиссея и Пенелопу. И надеемся, что счастье дождется их, что сердце Веры Владимировны в конце концов оттает. Потому что грядет всемирное потепление — к этому склоняется теперь большинство ученых. И почти весь наш институт. Правда, потепление ожидается еще не скоро, но это уже детали. Настоящая любовь терпелива. Она умеет ждать. ♦