Сибирские огни, 1981, № 8

92 БОРИС ЛАПИН площадке, два женских голоса, взвинченный и упрямый. Первый твердил едва не в истерике: «Не смей, не смей», второй же бубнил под нос: «Не твое дело, хочу — и буду, хочу — и буду...» Какая-то сила толкнула его к лестнице. Распаленная, готовая разрыдаться, почти невменяемая Вера Владимировна отчитывала Танчу, больно дергая за руку: — Дрянная девчонка, для тебя материны мольбы — пустой звук... — Хочу — и буду, хочу —и буду...— упрямо повторяла Танча, и Званцев впервые отметил, что она выше матери на голову, что грудь ее уже вовсю вздымается под свитером и что моложавая Вера Владимировна выглядит рядом с дочерью далеко не такой молодой и нестареющей. — Ты что, Верочка? В чем дело, на тебе лица нет... Он бережно взял ее под локоть. Она резко вырвала руку, не видя никого и ничего. — Не хочу, чтоб ей внушали иждивенческую моральі Не желаюі Не нуждаемся мы в его советах! Пусть он оставит нас в покое, этот... этот... Танча тягостно, до слез, покраснела. Он никогда не видел Веру такой. Такой до самых сокровенных глубин растрево- женной. Точно все ее существо возмущалось и бунтовало против закрепостившего ее душу «этого». И пока высокая тоненькая Танча уводила сгорбившуюся под грузом прошлого мать вниз, в библиотеку, вся картина разом выстроилась в голове Званцева. Ну да, ну да, он и раньше знал. Знал всегда — только не догадывался! Разве не странное хобби появилось вдруг у Алехина — самому следить за ремонтом квартиры зама, сначала двухкомнатной, а позднее, когда Званцев привез мать и больную племянницу,— трех­ комнатной?! Почему-то ни для кого другого он это свое тайное хобби не употребил, именно для Званцева! А может, он не для зама старался, для бывшей любовницы — в надежде, что они в конце концов договорятся? Неужто таким образом рассчитывал Алехин загладить свою вину перед нею? Боже мой... Но еще не все, не все... Ведь этот затянувшийся роман протекал на глазах у Але­ хина, он был в курсе, наблюдал... и всячески поощрял. Двигал Званцева по службе, по­ могал советами, знакомствами, возможно, выгораживал и защищал где-то перед кем- то — и все ради нее... Да еще, чего доброго, инструктировал, как ей вести себя со Званцевым. Может, и навещал иногда... по старой памяти! Званцев вдруг рассмеялся — и камень свалился с его души. Наверное, ему следовало все же огорчиться. Но было лишь облегчение, огромное и поначалу даже оскорбительное, будто он простил Верочку только потому, что ее единственным и незаменимым оказался Алехин. Но постепенно все стало на свои мес­ та. Действительно, уж если Верочка полюбила кого-то,и кому-то отдала свою моло­ дость, то это мог быть только он, Алехин, Более достойного ее любви Званцев не знал. Алехин с его благородством, с его преданностью делу, с его бесконечной порядоч­ ностью... Нет, Алехин не мог обмануть, не мог предать. А если так вышло, что ж... зна­ чит, иначе не получилось. Жизнь сложна, нет в ней однозначных решений. Там ведь еще и дети были, и кажется, уже внуки. А теперь в директорский кабинет врывается иногда очаровательная девчушка, Дашенька. Правнучка. Ему было что терять. Автори­ тет руководителя... институт... науку, которая неизвестно где топталась бы сейчас, если б не Алехин с его энергией и принципиальностью... Нет, Званцев не обеливал ни ше­ фа, ни ее, Веру. Он старался быть лишь справедливым. Бывает, бывает, всякое бывает. Седина в голову — бес в ребро. Влюбился в хоро­ шенькую восемнадцатилетнюю девочку, может, первый раз в жизни влюбился, до этого некогда было: наука! А тут как раз отпочкование, семья покуда в Москве оста­ ется, а девочка — само обожание, сама чистота — едет с ним. В числе незаменимых. Ну и что? Она и была незаменима для института. Да и видно с вершины времени, не ошибся в ней Алехин, такого библиотекаря поискать. Часто отправлял ее в столицу для пополнения библиотеки — и сам сидел там немало, не мудрено, что командировки их часто совпадали. 8 качестве переводчицы возил в Англию, в Италию, в Югославию, с ним она увидела мир. А потом родилась Танча — и с тех пор никто не видел их вместе.