Сибирские огни, 1981, № 8

ГРЯДЕТ ВСЕМИРНОЕ ПОТЕПЛЕНИЕ 91 ренне стремилась свить гнездо, так что едва ли следовало винить ее в холодности и расчетливости. Скорее причиной быстрого отрезвления Званцева были страдальческие глаза Веры, постоянно преследующие его. Полгода после этого приключения Званцев не навещал старый деревянный дом за аркой, а потом покаялся, получил прощение, сестринский поцелуй — и все потекло по-прежнему. Впрочем, как выяснилось позднее, Верочка болезненно перенесла «из­ мену», вовсе не так равнодушно, как ей хотелось показать, и ближайшее объяснение было особенно бурным. — О, господи, как я тебя мучаю! — вороша его короткие седеющие волосы, с болью причитала она.— И тебя, и себя... Жизнь проходит, тебе нужна женщина, а я... Ну что ты за меня уцепился, что такого во мне нашел? Разве мало девчонок в инсти­ туте на тебя засматриваются? Стоит пальцем поманить... — Никто мне не нужен, Верочка. Только ты. Ты одна... С непостижимой логикой она вмиг порескочила от элегически-покаянного состоя­ ния к активной обороне: — Ну конечно, ты хочешь, чтобы я с тобой спала! В порядке компенсации за твои заботы... и твои подарки... и твою преданность... и твое терпение...— перечисляла она, и глаза ее постепенно наполнялись непроливающейся дымчатой влагой— Хорошо, я готова, если ты настаиваешь.— И она принялась дрожащими пальцами развязывать поясок халата.— Вот, пожалуйста... Званцев ласково остановил ее. — Что ты, Верочка! Какие там «заботы», какие «подарки»! Это я тебе должен быть по гроб благодарен за твою доброту... и теплоту. — Да, господи, я готова, готова, сама исстрадалась. И я не торгуюсь, я только бо­ юсь обмануть, унизить тебя. В сущности, отдать тело — такая малость... это минималь­ ное, на что способна женщина. А я хотела бы отблагодарить тебя сполна. — Умница ты моя... — Какая умница! Ледышка... Если бы это был не ты... с твоей золотой душой... Но я надеюсь... чувствую, что скоро смогу полюбить тебя. Ах, если бы не видеть его каждый день... каждый день! — вырвалось у нее в безысходной тоске. Такой открытой, такой беззащитно искренней была Верочка в эту минуту, так до­ веряла Званцеву, единственному своему защитнику, что невольно проговорилась о том, первом. И даже сама не заметила. Грех было Званцеву воспользоваться ее ми­ нутной слабостью, но так уж устроен человек. Помимо своей воли и даже сожалея, что подхватил это случайно оброненное признание, Званцев уцепился за него, стал его слугой, его рабом — и надолго лишил себя покоя, низвергнувшись в неведомые до тех пор пучины ревности. Оказывается, этот незабываемый работает в институте! Этот единственный, после которого ей никто не нужен! Эталон мужчины, исхитрившийся пятнадцать лет трусливо сохранять свое инкогнито и ни разу не сунувший коробки конфет собственной, на гла­ зах растущей дочери! Пакостник, испортивший жизнь доверившейся ему чистой и на­ ивной душе! Не сумевший разглядеть такую женщину — теперь уже можноѵ сказать, несостоявшуюся женщину — в прелестном угловатом подростке... А тех, кто работал в институте к моменту отпочкования, оставалось еще добрых два десятка_одних только мужчин, отвечающих хотя бы минимальным требованиям Веры Владимировны. И начался для Званцева мучительный детектив гаданий и выясне­ ний, омерзительный ему самому и все-таки упоительный в своей неизбежности, бес­ прецедентное расследование — при полном отсутствии фактов — прошлой жизни Ве­ рочки, института и любого из возможных подозреваемых. Тянулась бы эта фаза в биографии Званцева бог знает как долго и неизвестно куда завела, если б не случай. Танча иногда забегала к матери в институт, благо дом был рядом,— то за деньгами, то за ключами, то еще зачем-нибудь, так что ее все знали и баловали, как своего рода «дочь полка». Однажды, направляясь в партком, Званцев заметил краем глаза, что в коридоре у окна, почти невидимый за пальмой, Алехин (который последнее время здорово сдал, сгорбился, усох и разом обратился в ста­ рика) горячо и заинтересованно внушает что-то дочке Веры Владимировны. А через несколько минут, когда возвращался к себе, услышал знакомые голоса на лестничной