Сибирские огни, 1981, № 8
54 АННА ТИМОФЕЕВА Тишина. Только теперь вижу свои окровавленные руки. Гимнастер ка тоже в крови. И не заметила, как поранило осколком снаряда. Вы лезаю из кабины и к стрелку. «Жив Мокосов? Жив!» Отлегло от сердца. К самолету бегут летчики. На полном ходу катит краснокрестная «са нитарка», за нею — тягач, чтобы поскорее отбуксировать искалеченный самолет со взлетной полосы. Я вытягиваюсь по-военному, прикладываю ладонь к шлему и, глотая слезы, шепчу: «Спасибо тебе, друг «Илюша»...» Мокосова кладут на носилки, а он пытается встать и все повторяет: «Товарищ лейтенант! Не отправляйте меня в госпиталь, пусть меня по лечит наш доктор, я скоро поправлюсь и опять буду летать, не берите себе нового стрелка!» — Хорошо, хорошо, Мокосов, я буду вас ждать! На второй день иду проведать своего стрелка и вдруг слышу: за последним капониром кто-то всхлипывает. Подошла. Сидит в траве, ут кнувшись лицом в колени, и горько плачет оружейница Дуся Назаркина. «Обидел кто-то»,—подумала я, но тут же отказалась от своего предположения. Дусю в полку все очень любили. Задорная, веселая и очень трудолюбивая оружейница пришлась каждому по душе. Наблю дать за ней, когда она подвешивала бомбы, реактивные снаряды, заря жала пушки и пулеметы, было одно удовольствие. Ее в меру полная фи гура в выцветшей на солнце гимнастерке и брюках «галифе», всегда чи стых и отглаженных бог весть как и чем, мелькала вокруг штурмовика с необыкновенной быстротой и ловкостью. Как она одна ухитрялась подвешивать под фюзеляж самолета сто килограммовые бомбы, до сих пор остается для меня загадкой, а она шутила: «Я до войны в-Москве на заводе «Красный Богатырь» в круж ке штангистов занималась!». И вот плачет «штангистка». Потрясла ее за плечо, она не отозва лась. Тогда я села рядом на земліо, взяла ее голову и положила к себе на колени. Пилотка, которую она зажала в руках, была вся мокрая и помятая. Я молча гладила Дусю по голове. Прошло минут десять, и Ду ся, подняв голову и не вытирая слез, стала рассказывать мне о большей своей любви к Сереже — воздушному стрелку, не вернувшемуся с за дания. — Я не хочу жить без него. Мы только вчера объяснились в любви, первый раз поцеловались и решили пожениться, когда закончится вой на. И вот его нет. Погиб! Она со стоном упала на землю, зажала лицо ладонями и зарыдала. Я сбегала в штабную землянку, принесла воды и нашатырный спирт. Понемногу Дуся стала успокаиваться и вдруг говорит: — Товарищ лейтенант! Анна Александровна! Прошу вас, умоляю, возьмите меня к себе воздушным стрелком. Я знаю все ракурсы и рас четы, я знаю все силуэты вражеских самолетов, я умею хорошо стрелять. Возьмите! Я хочу мстить за Сережу. Возьмите, ради бога... — У меня же есть стрелок, Мокосов,—сказала я, расстерявшись от неожиданной просьбы. — Но он ведь ранен, да и сможет ли после такого ранения стрелять, ведь у него перебита правая рука. Я стала отговаривать Дусю. Рассказала, как страшно летать на штурмовике стрелком и как много их погибает, — Мы, летчики, прикрыты броней,—продолжала я,—стрелок же сидит в открытой кабине перед фашистским истребителем. А Сережа твой, возможно, и жив. Ведь ты знаешь много случаев, когда наши лет чики и стрелки возвращаются «из мертвых». — И все же возьмите меня к себе! Не сумела я убедить Назаркину, а тут, недели через две, приехал начальник политотдела корпуса^полковник Тупанов, и вопрос был ре-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2