Сибирские огни, 1981, № 8

180 у к н и ж н о й п о л к и лет, паровоз, грузовик... И после каждой такой встречи в душе Тимки постепенно складывалось желание самому создавать машины. Много лет спустя Тимофей Подкорытов вернется в родную Кручинку с «группой ученых и конструкторов, разрабатывающих комплекс сельскохозяйственных машин, безобидных для окружающей природы». Собственно говоря, сама идея «безобид­ ности» технического прогресса во многом исходит из двуединой сущности таких, как Подкорытов, выходцев из деревни (а это и Глеб Устинович, и Смирнов из «Непри­ вычного дела», и Андрюха Скворцов из «Практиканта»), волею судьбы и призвания ставших учеными, изобретателями или ру­ ководителями производства. Без их «зазем­ ленное™», умения чувствовать боль и нуж­ ды природы едва ли было возможно ре­ шать сложнейшие проблемы сегодняшнего дня, где технические, социальные и нрав­ ственные задачи завязаны в единый не­ разрывный узел. Сочетая в образе Тимофея Подкорытова впитанные сызмальства основы народной нравственности с огромным уважением к техническому прогрессу, А. Черноусое на­ талкивает читателя на серьезную мысль: совершенствование машин, шире — техни­ ческий прогресс невозможны без духов­ ного и нравственного совершенствования самого человека. Хотелось бы, правда, чтобы интересная эта мысль получила более отчетливое зву­ чание, поскольку в данный момент в пове­ сти она больше заявлена, чем проявлена. Не последнюю роль сыграли здесь компо­ зиционная монотонность повести, ее хро­ нологическая однолинейность. Образ Ти­ мофея Подкорытова тоже, несомненно, обогатился бы и выиграл, будь представ­ лен он не в одном временном измерении. Г. АРАБЕСКИН Марина Назаренко. Житие Степана Ледне­ ва.. М., «Современник», 1980. Две несхожие повести составляют со­ держание новой книги М. Назаренко. И ес­ ли одна из них — «Ты моя женщина» — продолжает традиционную для писатель­ ницы тему современной интеллигенции, то «Житие Степана Леднева», может быть, удивит неожиданностью обращения в теме села. Но это только в первый момент, по­ тому что очень скоро М. Назаренко дока­ жет, что жизнь современной деревни Не­ черноземной полосы не менее близка ей, чем судьбы врачей, педагогов, строителей Новосибирского академгородка, чем судь­ бы студенчества, писателей, ученых круп­ ного сибирского центра (роман «Кто пере­ двигает камни» и др.). Неторопливо текут события «Жития». По­ началу трудно привыкнуть к неожиданно тяжеловесной, вязкой манере повествова­ ния — продираешься сквозь местные ре­ чения и языковые неправильности, кото­ рыми щедро уснащена повесть. Вот характерный диалог: Степан Леднев ведет неторопливую беседу со своим со­ седом Григорием Пудовым. «— А я кота очень жалею. Может, при­ дет. Он все на шоссейку ходил. Идет по шоссейке — ноги высокие — издаля ви­ дать. Глянь, Марфа прет,— сюда, что ли? Все, не буду ей дом обшивать, отказыва­ юсь! Баба взъелась. Степан сел, отложил газету, тоже сказал решительно: — Нам и некогда, дождичек кончится — будем на стройке вкалывать. По мосту и впрямь, раздались шаги, дверь рванулась — Степан придержал со­ баку. — Батька дома? Гляди, намылиі Тамара, что ли, прибиралась? И что бы вы делали без нее? — Не снимай, не снимай, тетя Марфа, подотрем,— сказал Люськин голос...» Все здесь от бытовой недоговоренности, вы как бы включаетесь в жизненный поток с речевыми перебивками, обрывками фраз, за которыми тем не менее встает цельная, с настроением написанная картина. Но так произойдет при одном непременном усло­ вии — при некотором усилии читающего, при его активном включении в процесс со­ творчества. Те же усилия потребуются при чтении диалектизмов типа: «трактор ды­ бился», «протаракал мотоцикл», «земля наводопела», «небо расперлось», ' «Юрий вдвинулся на лавку», «тут кабаны все ко- пыром поставили»... Но ведь без этих сло­ вечек и характерностей, которые приво­ дятся не сколом, как в нашей цитате, а в меру, с чувством такта, не было бы свое- обычая говора этой старообрядческой в прошлом деревни Холсты, не было бы языковой неповторимости, отличающей по­ весть. Что же кроется за размеренным ритмом повествования и почему история жизни обыкновенного совхозного плотника назва­ на велеречиво «житием»? Нет ли тут пре­ тенциозности? Все обыденно в жизни Степана Леднева. Самая обыкновенная семья, где жена, до­ ярка, постоянно занята на ферме и где все заботы по хозяйству в основном легли на плечи Степана. А он не жалуется, все де­ лает, что нужно,— и скотину напоит, и дров наколет, и печь истопит. Но с особой охотой помогает одиноким женщинам, знает, что некому кроме него крыльцо по­ чинить, ухват на черенок насадить. Крыль­ цо он поправит не для того, чтобы плату получить, и не для того только, чтобы О Д И ­ Н О КО Й женщине помочь, но и для того, чтобы вид развалившегося крыльца не портил красоту родной деревни. Крепко, всем сердцем любит Степан свои Холсты, как к родной семье относится к ее жи­ телям. Сидя на совхозном празднике, Степан обегал медленным взглядом лица «и чув­ ствовал, как он любит их всех — сердце разрывалось от признательности судьбе, соединившей его с ними, работящими и мудрыми, умеющими и неумеющими ЖИТЬ,— просто хорошими людьми». В де-