Сибирские огни, 1981, № 8

«КАК Я ВСТАНУ ПЕРЕД МИРОМ?» 171 етвенного своевольства и эгоизма, потерпев из-за этого крах, то Чапаев, напротив, ра. стет как личность, избавляется от своих отрицательных качеств и привычек, обре­ тает‘все более верное сознание своей от­ ветственности перед партией, товарищами, народбм. Комиссар Клычков со своей стороны все­ мерно помогает Чапаеву в этом человече­ ском росте: «Что ты веришь в силы свои, это хорошо,— сказал он Чапаеву.— Без ве. ры этой ничего не выйдет. Только не за­ дираешься ли 'Ты, Василий Иванович? Не пустое ли тут "у тебя бахвальство? Меры ведь ты не знаешь словам своим, вот беда!». Психологическое богатство литературного характера пропорционально объему челове­ ческого опыта, осмысленного художником. От экспрессивного, но достаточно одно­ планового образа «железного человека» советская классика, изображая тип героя- лидера, пошла по пути аналитического пси­ хологизма. Многоплановость характера, диалектика идеального и реального — движитель сюжета в «Чапаеве». Однако здесь это качество образа создается еще благодаря прямому авторскому комменти­ рованию фактов. В таких же характерах, как Иван Гора у А. Толстого и, особенно, Левинсон у А. Фадеева, психологизм прев­ ращается в органический элемент изобра­ жения. А. Толстой достигает психологического эффекта благодаря контрасту меняющихся ситуаций. В сцене перед боем возле сго­ ревшего хутора Гора появляется на бата­ рее Телегина суровым и грозным. За Го­ рой, как привязанная, идет его жена Агрип­ пина, держа в опущенной руке наган. Же. стами и голосом Гора напоминает железного Кожуха, внушая бойцам: «без особого при­ каза — строжайше — ни одного выстрела... Товарищи, предупреждаю, за ослушание — расстрел на месте...» В сцене после само­ деятельного спектакля, поставленного бой­ цами той же батареи, Гора выглядит иным — более мягким, домашним, обыч­ ным. Просматривая перед сном какие-то бумаги, он рассуждает обо всем сразу: и как играла Анисья, и как революция вытя. гивает наверх талантливых людей, и что жалко гибнущий на войне народ... А потом снова будет жаркий бой, и комиссар, собрав волю в железный кулак, поднимет над головой красный стяг и пой­ дет впереди цепи навстречу вражеским пу­ лям... В «Разгроме» А. Фадеева психологиче­ ский эффект создается благодаря контра­ сту внешнего облика Левинсона (каким он стремится быть и каким выглядит в глазах других партизан) и его внутренних состоя­ ний, рефлективных движений. Как и Кожуху, Левинсону предстоит спа­ сать вверенную ему боевую часть от гибе­ ли, Наедине с собой Левинсон лихорадочно ищет выход из тупика и боится сделать оп­ рометчивый шаг. Но в отряде никто не зна­ ет, что Левинсон колеблется. Людям он говорит только готовые «да» или «нет», ни с кем не делится своими мыслями и чувст­ вами. Для него такая вынужденная закры­ тость — тяжкий груз. Зато большинству от­ ряда командир кажется «человеком осо. бой, правильной породы». Его уважают, его слушаются, его боятся. «...Он знает только одно дело»,— думает о нем Бакланов. Своеобразие фадеевского взгляда на героя — в том, что он и рассеивает суро­ вую видимость облика Левинсона,—«рас­ секречивая» его внутренний мир, и при этом расширяет правду его действительной личности, обеспечивает углубленное пони­ мание его «правильности», его умения под­ чинить всего себя делу И долгу, своим «обязанностям». Социальная роль красного командира, которую приходится осуществлять Левин­ сону, раскрывается здесь во всей своей сложности, непредуказанности, драматич­ ности. Он знал свои слабости и слабости других людей «и думал, что вести за собой других людей можно только указывая им на их слабости и подавляя, пряча от них свои». Он делает вид, что имеет точный план спасения, а сам перед лицом случайностей жизни чувствует себя «растерянно, как уче­ ник, которого заставили сразу решать за­ дачу со множеством неизвестных». Когда Левинсон угрозой оружия поставил на ме­ сто недисциплинированного ларня-партиза- на, то заметил, что все «смотрели на него с уважением и страхом, но и только: со­ чувствия не было. В эту минуту он сам по­ чувствовал себя враждебной силой, стоящей над отрядом. Но он готов был идти и на это: он был убежден, что сила его правиль­ ная». Все это не особенно радостно для серд­ ца, и тут легко перейти опасную черту, но — такова жестокая реальность. И вера Левинсона в свою правоту поддерживает его в этой реальности. Характер Левинсона объясняется в итоге Фадеевым не как продукт «особой поро­ ды», но как продукт объективных обстоя, тельств определенной исторической ситул- ции: «В первое время, когда он, не имея ника­ кой военной подготовки, даже не умея стрелять, вынужден был командовать мас­ сами людей, он чувствовал, что он не командует на самом деле, а все события развиваются независимо от него, помимо его воли... Однако он очень скоро привык к обста­ новке и достиг такого положения, когда боязнь за собственную жизнь перестала мешать ему распоряжаться жизнями дру­ гих. И в этот второй период он получил возможность у п р а в л я т ь событиями — тем полней и успешней, чем ясней и пра­ вильней он мог прощупать их действитель­ ный ход и соотношение сил людей в них». Только и этот опыт не является пределом переживаний Левинсона. Историческая си­ туация разомкнута, разомкнут и характер. Узнав о героической смерти Метелицы, своего лучшего разведчика, он испытывает «сильное волнение» и чувствует, «что это как-то связано с н о в ым его состоянием,