Сибирские огни, 1981, № 8

170 АЛЕКСАНДР ПАНКОВ Железная дисциплина, которую претворяет в жизнь Кожух, не есть какой-то суррогат узких, рутинных принципов или формаль. ного, нивелирующего общую самостоятель­ ность распорядка. Она есть естественный продукт борьбы с беспощадным врагом, с силами хаоса и анархии внутри самой та­ манской армии. Сцена наказания мародеров, выпукло на­ писанная А. Серафимовичем, вновь застав­ ляет вспомнить спор Чугая с Леоном Чер­ ным. Кожух обращается к строю голосом «ржаво-ломаного железа»: «ТоварищиІ Мы— революционная армия, бьемось за на­ ших дитэй, за жен, за наших старых ма­ терей, отцов, за революцию, за нашу зем­ лю. А землю хто дал? Он замолчал и ждал ответа, зная, что не будет ответа: стояли в строю. — Хто дал? Совитска власть. А вы що сделали? А вы разбойниками стали,— по­ шли грабить». Как и для Чугая, для Кожуха неприемле­ ма психология разбоя, разрушения, псев­ досвободы, небрежения простыми норма­ ми человеческого существования. Власть и ответственность достаются са­ мому Кожуху нелегкой ценой. Суть даже не в том, что ему приходится преодолевать сопротивление анархически настроенных элементов или принимать рискованные бо. евые решения. Суть в том, что приходится перед самим собой честно отчитываться в правомерности сделанного, определять ме­ ру, линию и общую необходимость собст­ венной власти. В той же сцене с мароде­ рами психологический драматизм личных переживаний Кожуха является доминантой Повествования. Кожух отдает приказ пороть всех виновных в грабеже. Лицо у него при этом «каменное», но душа его — в ог­ не. В ней сплелись и негодование, и упое­ ние своей силой, и новые вспышки често­ любивого желания спасти и вывести армию из окружения. Перед Кожухом лежат по­ корные люди, готовые принять от него на­ казание розгами. И тут в нем срабатывает интуитивное чувство меры. Он командует: «ОдевайсьІ» Человеческая ценность такого личного качества Кожуха, как чувство меры, отчет, ливо раскрывается при сравнении разных характеров, изображенных в произведениях о гражданской войне. Наша литература правдиво запечатлела тот факт, что эпоха революционного перелома вытолкнула на поверхность общественной жизни самых различных людей. Естественно, далеко не все из лиц, получивших волею судеб в свои руки, как и Кожух, власть, были оди­ наково достойны этой власти и соразмерны ей, не все умели и хотели удерживать свою волю и инстинкты в разумных рамках клас­ сового долга, социальной ответственности и здравого смысла. Становление новой власти было трудным, продолжительным, гражданская война лишь обозначила начало этого противоре­ чивого социального процесса, который не обходился — и об этом тоже говорила ли­ тература — без перипетий, «загибов», за­ путанных личных конфликтов. Советская классика не проходит равно­ душно мимо тех людей власти, которые выпячивают свой нрав и субъективизм, да­ ют волю самочинству и корысти, а то и уст­ раивают из революционной борьбы, выра­ жаясь словами шолоховского героя, цирк. Не случайно сам М. Шолохов писал в пись­ ме к М. Горькому по поводу «Тихого До­ на: «В шестой части я ввел ряд «щелко. перов от Советской власти» (парень из округа, приехавший разбирать конфиско­ ванную одежду, отчасти — обиженный бе­ лыми луганец, комиссар Девятой армии Малкин — подлинно существовавший и про­ делывающий то, о чем я рассказал устами подводчика-старовера, члена малкинской коллегии — тоже доподлинный тип, агити­ ровавший за социализм столь оригиналь­ ным способом) для того, чтобы противопо­ ставить им Кошевого, Штокмана, Ивана Алексеевича и др., показать, что эти са­ мые «загибщики» искажали идею Совет­ ской власти». «Загибщики», искажая идею Советской власти, наносили ей огромный вред, так как отталкивали от нее народ. Одним из рельефных и по-своему дра­ матичных образов человека, не выдержав, шего роли -народного лидера, является об­ раз командарма Сорокина в трилогии А. Толстого. Сорокин, бесспорно, самобыт­ ная личность, человек мощного темпера­ мента, способный в критические моменты магнетически воздействовать на солдатскую массу. Но общезначимые цели социальной борьбы быстро поглощаются в Сорокине за­ ботой о собственном возвышении и успехе. Сорокин обуреваем честолюбием, ему, в сущности, чужд дух социалистической де­ мократии и осознанного коллективизма. В любом талантливом человеке, причастном к власти, он видит конкурента, помеху себе и развязывает личную тяжбу за власть, не стесняясь в средствах. Этим он наносит тяжкий урон общему делу, и в конце концов ему самому приходится заплатить жизнью за свое эгоистическое самочинство, често. любивые порывы, за свою политическую безответственность. Исторический смысл данной коллизии ла­ конично выражен в словах начальника осо­ бого отдела полка Гымзы, обращенных к Телегину: «Чтобы ты знал,— в письме вот что: армия в Сорокина верит. Сорокин сей­ час герой, армия за ним куда угодно пой­ дет... И я требую расстрела Сорокина... Немедленно, покуда он революцию не оседлал». Главные герои книг о гражданской вой. не, такие, как Кожух, Левинсон, Чапаев, в самом процессе борьбы проходят испы. тание властью. И нередко это испытание сопровождается внутренним освобождени. ем от всего фальшивого, вредного, нанос­ ного. Наиболее близкий тому пример — все тот же рассказ Д. Фурманова о станов, лении Чапаева как красного командира, преодолевающего «загибы» партизанщины. Но если Сорокин пошел на поводу у соб-