Сибирские огни, 1981, № 8

Я Ї69 речия обуревают скомканную мелеховскую душу с не меньшей силой, хотя он не рас­ суждает широко об этом вслух. Оба эти типа отражают прихотливую си­ туацию истории. И внутри литературы они| тесно дополняют друг друга, подсказывая читателю ответ на один из острейших воп­ росов времени, прозвучавший в монологе Рощина: «Что для тебя Родина?» Тема Родины, мотив патриотического са­ моопределения героя органически входят в советскую классику, тесно соприкасаются с ее гуманистической проблематикой,- Диа­ лектика классовых и общечеловеческих ценностей оказывается вместе с тем и ди­ алектикой ценностей классовых и общена­ родных. Первая мировая война породила в России такое состояние, когда все вопросы жиз­ ни сосредоточились на двух основных тре­ бованиях народа: земли и мира! Сами эти требования свидетельствовали о том, что социальный хаос чужд народной среде. В противовес всевозможным потрясениям в ней неизбежно начинают вызревать и сплачиваться силы самоорганизации, силы порядка. Коренные интересы рабоче-крестьянско­ го большинства полностью разошлись с ко­ рыстными целями озлобленной буржуазно­ помещичьей верхушки. И белые, воюя за старое, с каждым днем все заметнее ощу­ щали то, что ощущал капитан Незеласов в «Бронепоезде 14—69» В. Иванова: «Ненуж­ ная Россия,— подумал он и покраснел, вспомнив: — И ты в этой России». От своей ненужности России больше все­ го страдали морально такие люди, как Ро­ щин. А их хождение по мукам было не чем иным, как одолением этой своей ненужно­ сти, переламыванием своих узких сослов­ ных стремлений ради присоединения к точ­ ке зрения трудового народа. Суть этой точки зрения, определившейся в ходе гражданской войны, сжато выража­ ет партизан Знобов в той же повести В. Иванова: «Мы разбоем не занимаемся, мы порядок наводим». Не менее красноречив в этом отноше­ нии спор Чугая с теоретиком-анархистом Леоном Черным в присутствии Рощина и батьки Махно. Черный пытается выдать разбой, видя в нем верх выражения свободы, за коренное начало народной жизни. Он бряцает краси­ выми словами: «Разбойничий мир — вот наш запал, вот наши кадры!.. Разбой — самое почетнейшее выражение народной жизни...» Даже интеллигент Рощин, слушая Леона, подумал: «Нет, старик знает, что говорит». В этой падкости на красивую словесную мишуру, в этой податливости неприкаянной мысли и сказывается кризис буржуазно­ интеллигентского сознания той поры. Чугай не претендует на теоретическую умственность, не пытается апеллировать к философским началам. Однако в его хлад­ нокровных аргументах сквозит железная логика здравого, корневого народного смысла, логика земли, труда и простого общежития, которая единственно может удовлетворить народную потребность в нормализации общей жизни. «Хорошо, эти кадры вы мобилизовали. Дело свое они сделали. Разворочали... Заваруха эта долж­ на когда-нибудь кончиться? Должна. Раз­ бойники, по-нашему — бандиты, люди из­ баловавшиеся, работать они не могут. Рабо­ тать он не будет,— зачем? — что легко лежит, то и взял. Значит, как же тогда? Опять на них должен кто-то работать? Нет? Грабить, разорять — больше ничего. Зна­ чит, остается вам — загнать бандитов в овраги и кончить? Так, что ли?» Когда Черный поднимается со своего ме­ ста и провоцирует Махно на вооруженное столкновение с Чугаем, мы убеждаемся, что вся его головная идеология, призван­ ная подвести умную базу под разгул бан­ дитизма, не стоит выеденного яйца. Мысль Чугая проста и сурова, как жизнь, но в ней пульсирует истина, основанная на трезвом понимании объективных условий общена­ родного бытия. Герой-лидер предстает на страницах со­ ветской классики не просто сильной лич­ ностью, способной взять в руки бразды событий, но именно выразителем народных сил порядка. В нем нет и намека на не­ кое абстрактное суперменство, он вылеплен из живой плоти и крови. Образы героев этого типа, естественно, не односложны. Они разрабатывались и развивались вместе с развитием литерату­ ры, впитывая текучий жизненный матери­ ал и индивидуальный писательский опыт. В более ранних произведениях, писав­ шихся по пятам истории, основной акцент приходится прежде всего на изображение волевой энергии, которую излучает лич­ ность героя-лидера. А. Серафимович, рисуя командира та­ манской армии Кожуха, усиленно выделяет одну деталь: это человек с «четырехуголь­ ными челюстями», «стянутыми челюстями», «железными челюстями». Вот на него бро­ сается со штыком наперевес высокий чело­ век в матроске, а он стоит как вкопанный, не делая ни малейшей попытки уклониться. Вот он говорит толпе армейцев, обезумев­ шей от безвыходности положения, что надо делать. И его железные челюсти оконча­ тельно превращаются в самостоятельный образ, заслоняя все прочие детали харак­ тера: «А железные челюсти неумолимо пе­ ремалывали...». Теперь мы уже, конечно, нё удивляемся тому, что он призывает к «железной дис­ циплине», видя в ней спасение от гибели. Образ Кожуха перерастает в символ «же­ лезного человека», взявшего на себя ответ­ ственность за тысячи людей, которые доб­ ровольно вверили ему власть над собой. Это последнее обстоятельство наклады­ вает отпечаток на весь образ героя. Кожух выбран массой, народом, и чувство ответ- стввнности за вверенное ему депо высту­ пает психологическим стержнем его ха- рактера. Железная дисциплина, железная воля — они для Кожуха не самоцель, но средство, продиктованное самой ситуацией.