Сибирские огни, 1981, № 8

158 ВАДИМ ДЕМЕНТЬЕВ писанную, как я узнал потом, ныне здрав­ ствующим новосибирским писателем Ми­ хаилом Михеевым. Есть по Чуйскому тракту дорога, Много ездит по ней шоферов,— Но один был отчаянный парень — Звали Колька его Снегирев. И дальше, вспоминая слова, он и Брон- той допели историю о неудачной любви Кольки Снегирева к прекрасной девушке- шоферше. Чуйский тракт — «дорога дружбы», свя­ зывающая соседнюю Монголию с нашей страной,— тянется от Бийска до границы 621 километр, то поднимаясь над голово­ кружительными кручами, то спадая коль­ цами в долины. Несколько перевалов, тон­ нели, мосты — нелегко здесь работать, си­ деть за баранкой день-деньской. Летом еще ничего, а с первыми холодами Чуй­ ский тракт покрывается на перевалах сплошной коркой наледи, машины сколь­ зят, буксуют. Не всякий выдерживает эту дорогу. Она как-то обостренно в последние го­ ды связана с именем Василия Макаровича Шукшина. Его родные места — село Сро­ стки — неподалеку по здешним масшта­ бам. Вот почему мы то и дело слышали традиционный вопрос: «А вы Шукшина читали?» У большинства шоферов, совре­ менных Снегиревых, в кабине обязательно хранится затрепанная книжка его расска­ зов. Писатель, актер, кинорежиссер, он стал легендой Чуйского тракта, о котором сам сложил немало строк. Эта дорога про­ ходит, через все его творчество, как пес­ ня, как, может быть, главная тема. По Чуйскому тракту путешествовал и еще один прекрасный русский писатель, поэт Николай Рубцов. Он дружил еще по Литинституту со многими алтайцами и од­ нажды нагрянул в здешние края. «Потом были поездки по области,— вспоминает критик В. Чичинов в своей книге «Адрес поэзии — Горный Алтай».— Особенно по­ нравился Николаю Шебалинский район, се­ ло Эликманар, где. он жил несколько дней, беседуя с красавицей Катунью». Впечат­ ления этой поездки легли в основу стихо­ творения Николая Рубцова «Шумит Ка­ тунь». Интересно, что он и здесь, на земле Горного Алтая, обостренно почувствовал «голос веков», увидел за красотами при­ роды нечто большее, чем простой наблю­ датель путешественник: Катунь, Катунь _ свирепая река! Поет она таинственные мифы О том. как шли таинственные скифы Они топтали эти берега! И Чингиз-хана сумрачная тень Над целым миром солнце затмевала. И черный дым летел за перевалы К стоянкам светлых русских деревень... И еще с одним русским писательским именем связан Чуйский тракт. В. Я. Шиш­ ков в молодости работал здесь проекти­ ровщиком. Памятник, стоящий на берегу Катуни, поставлен ему и как писателю, и как «изыскателю Чуйского тракта». Промелькнуло Шебалин-о, которое ког­ да-то вдохновило Рубцова. Дорога летит дальше. Воздух чист, тень от солнца чет­ кая, небо синее до густоты. Путь наш пет­ ляет и наконец, как бы нехотя, начинает подниматься вверх к Семинскому перева­ лу: Себи-Бажи, Себи-Бажи. Семинский синий перевал веселым ветром закружит, ударит в грудь — • и наповал. Перевод Валентина Кочетова, Эти стихи Бронтоя Бедюрова я позднее прочитал в антологии «Поэты Горного Ал­ тая». С тех пор (а они вышли в 1972 году) он никогда их не перепечатывал. И я по­ нимаю почему: сейчас поэт пишет совсем по-другому, нашел свой интонационный и стилистический ключ и поэтому считает свои ранние стихи слабыми, ученическими. Но даже в стихотворении «Семинский пе­ ревал» мы найдем нечто более зрелое, характерное для поздних книг Бедюрова — «Песни молодого маймана» и «Небесная коновязь». Мотив «видения», исторической связи веков прослеживается уже во вто­ ром четверостишии, где скачет «конь вос­ поминаний», а вместе с ним воспаряет и автор, проносясь, подобно фольклорному герою, над сопками и седыми хребтами к неведомой стране-мечте, живущей в сердце. Реальный Семинский перевал встречает нас холодным пронизывающим ветром. Сентябрь, но несколько дней назад здесь еще лежал снег. Чуть в отдалении на вер­ шинах соседних гор видны проблески сне­ га, а дальше, в синей мгле, уже высятся белые шапки. На ровном плато перевала стоит обелиск а честь добровольного при­ соединения Горного Алтая к России. По­ ставили его не так давно — к 200-летию памятного события. А вокруг — кедровые леса, гнущиеся под тяжестью семян-ши­ шек. Чем дальше в глубь алтайских гор — тем ощутимее следы истории. Только спу­ стились по пыльному гравию вниз в доли­ ну реки Урсула, как справа потянулись вы­ сокие курганы. Бронтой с горечью говорит, что не все еще понимают историческую ценность древних захоронений. Случается, что камень курганов берут на колхозные постройки. А ведь они представляют собой не только исторические памятники, но и пейзаж Горного Алтая, специфическую особенность его ландшафта. Долина Урсула — широкая, будто про­ пахал ее сказочный великан, раскидал по сторонам предгорья, провел ложе реки. Природная мощь весьма своеобразно за­ печатлелась в устных сказаниях и леген­ дах. Человеку с давних времен не было чуждо удивление и восхищение красотой окружающего мира. Великаны, горные ду­ хи, богатыри наделены недюжинной силой изменять лик природы. По древней алтай­ ской сказке богатырь Сартакпай «основал» Катунь, прочертив могучим пальцем руки ее русло.