Сибирские огни, 1981, № 7

68 Л ЕО Н И Д Ш И Н К А Р Е В чтобы сбросить жир, подтянуть брюхо, набрать форму скакуна. Кони брали средние дистанции, с каждым разом ускоряя ход, а потом всадники соскабливали скребками пенистый пот, за ним водяной пот и опять выводили на дистанцию, чтобы крепли мышцы и быстрее пульсировала кровь, и ровным становилось дыхание. Дней за десять до соревнования конь бежит десять-тринадцать километров, а за пятеро-четверо суток проходит на полном скаку пятнадцать километров. И если после этого нет пота под седлом, если возле носа поигрывают напряженные жилки, если сам конь свежий и бодрый — конь к скачкам готов. И настает торжественное утро. Тысячи людей, кто на конях, а кто присел на тра­ ву, нетерпеливо всматриваются, когда на горизонте возникнет пыльное облачко. Сна­ чала появятся автомобили и мотоциклы сопровождения, а вслед за ними из тумана возникнут первые всадники. Они не сидят, они стоят в стременах, вытянувшись и вы­ пятив узкие груди, только рука с ташуром идет наотмашь, полосуя крупы коней, несу­ щихся галопом, почти летящих над землей. И когда до финиша остаются десятки мет­ ров, а кони идут почти грива в гриву, а юные всадники устремлены вперед, все хле­ щут и хлещут коней, и без этого несущихся во всю мочь, над степью стоит оглуши­ тельный рев. Наблюдаешь такой разряд эмоций, какой невозможно было представить час назад. Тут нет места интересам низменным, какие бывают на европейских иппо­ дромах, когда «ставят» на лошадь. Здесь чистое прекрасное зрелище, праздник древ­ ней степной освобожденности, являющей миру накопленную столетиями удаль и мощь, Что касается меня, мало знающего толк в лошадях, никудышного болельщика, я всего более люблю не сами скачки, а вечер после скачек в палаточном лагере, Страсти улеглись, гости разъехались, юные всадники и всадницы с расстегнутыми во­ ротами рубашек или блузочек сидят у костров в кругу семьи, едят мясо и пьют чай, идет натуральная, степная жизнь, какой она была вчера и будет завтра, и только вста­ ющая за майханами панорама промышленного города напоминает о случайности табо­ ра в этих местах. Подходи к любому костру, присаживайся, тебя никто не спросит, кто ты и откуда, а протянут чашку с молоком. Можно поговорить о лошадях, тебе ведь неважно, победил ли именно этот конь или ему на этот раз не повезло, да и лю­ дям все-таки радость, что праздник состоялся и, что бы там ни было, самым красивым был их конь, а самым бесстрашным в седле оказался их сын или дочь, и говорить об этом будут в юрте целый год, до следующего надома. Монгольская лошадь чувствует привязанность человека, и сама бесконечно пре­ данна ему. Табунщик рассказал историю. Когда-то лошадей угоняли в Китай. Хозяин стоял у юрты, пока в степи не исчезло облако пыли, поднятое лошадьми. Прошло не­ сколько месяцев, пять или шесть,— и конь, вернулся. Он сам отбился от табуна, по­ брел в обратную сторону, пересек государственную границу и по признакам, извест­ ным ему одному, отыскал родную степь, а в степи свою местность. — Была ночь, он ржал у дверей, тычась мордой о войлок юрты, а я не подни­ мался, уверенный, что это мне снится. Он прошел две или три тысячи километрові Вот он, каурый, самый старенький конь... . Я тоже раз встречал одичалую белую кобылу, неизвестно как попавшую на без­ людный берег верхней Селенги и пробиравшуюся зарослями. Она потерялась или была угнана давно. Грива доставала почти до земли, бока располнели, ноги переступали уже с трудом. Лошадь косила на нас, проплывающих мимо, большим печальным глазом. В бинокль я видел, как из глаза выкатилась большая слеза. Мы не знали, куда она держит путь, не могли взять в лодку и помочь, мы уходили, не проронив ни слова чтобы не вспугнуть и не заронить страх перед встречными людьми, а только состра­ дали и верили, что она доберется до цели. Лошадь будет брести, обходя стороной чужие юрты, сторонясь чужих табунов, будет бежать от оводов, мокнуть под дождем, зябнуть в первые заморозки, пока не почует знакомые запахи. Потом будет толкатьсі среди знакомых лошадей, в родном табуне, опустит свою шею на шею другой лошади с короткой стриженой гривой, греясь и ласкаясь, и расскажет о приключении, и ей будет хорошо. ...Наконец над головой заголубело. Кони тронули копытами лужи, стряхнули воду с грив, принялись щипать траву, почти касаясь друг друга гривастыми шеями. Всадник вытер ладонью мокрое лицо и тронул поводья, надеясь, очевидно, что, обогнув табун,