Сибирские огни, 1981, № 7

«П УСТЬ Н Е П О КИ Н ЕТ Д УШ А ...» 63 вет... Только один старик, бывший лама, он хлеб выпекал.» — «Для кого выпекал?» — «А для армии.» — «Когда это было?» — «В самый разгар боев.» Против двери в пустой юрте на кошме сидел, скрестив ноги, белый старец, с осанкой государя, позволившего подданному пасть перед ним ниц. Сноп света вы­ хватил из полутьмы пергаментное лицо, изборожденное мелкими морщинами, со впа­ лыми щеками и седой узкой бородкой, касавшейся деревянных четок в смуглых руках. Старец не пошевелился, не пригласил сесть, только следил за моим приближением краешком глаз. В полураскрытых губах стояла слабая улыбка, наперед прощающая все подстерегающие меня ошибки. «Заходи, если хочешь, я вижу тебя всего, с твоими мелкими вопросами, скучными для моих дум»,— читал я на его невозмутимо доб­ ром лице. На старце были простые холщовые одежды, ниспадавшие с костлявых плеч, но в первый момент мне показалось, что он в белом атласе, на шелковой подушке, витает над кошмою, как мудрый таинственный дух, посланный Древнею Азией. Может быть, в эти минуты утолялась моя давнишняя жажда встретить в пустыне Учителя. Я еще не знал, что он вырос в семье кочевника-портного, с семи лет был отдан в монастырь Тамцаг-булак и до тридцати двух лет с буддийскими братьями молился в можжевёло­ вом дыму и в запахах горящих стеариновых свечей, веруя в предназначение облегчать чужие страдания. Все это я услышал от него позднее, но в те первые минуты, пока я разглядывал его, а скорее — он снисходительно проникал сквозь меня своей высокой мыслью, я не мог связать в воображении облик старца с понятиями «хлеб», «пекарня», «Халхин-Гол». Майор Гэндэн успел шепнуть, что старца зовут Самбу, ему под 80, живет вдвоем с приемным сыном-мотористом. Старик взял к себе оставшегося без родителей ре­ бенка, когда ему было от роду семь или восемь дней. Наконец я спросил старца о том, что меня занимало, он не удивился вопросу, будто ожидал его, лаконично подтверждая, что все так и было, как рассказал майор. В тридцатые годы распахнулись ворота монастыря, ламы уходили в мир, наш хозяин тоже покинул монашью юрту и в Тамцаг-булаке устроился пекарем. Этому он научился в монастыре. Когда поблизости начались военные действия, ему дали девять подруч­ ных, в их числе еще одного ламу. Машины сваливали во дворе кизяк, солдаты затас­ кивали мешки с пшеничной мукой, он смастерил круглые и кирпичные формы. Хлеба требовалось много, замешивали в сутки по сорок пять мешков муки. Хлеб пекли ночью и днем, в пекарне было жарко, не все выдерживали напряжение, валились с ног, а во дворе стояли военные грузовики, нервничали офицеры, и он сам помогал военным таскать на спине мешки с хлебом. В пекарню приезжал Чойбалсан. Пожимал ему руку: «Спасибо, Самбу-гуай, отличный хлебі» Гуай — в монгольском языке уважительная приставка. — Знаете,— сказал я,— в литературе мне ничего не попадалось о халхин-голь- ской пекарне. Старец улыбнулся: — Не следует горевать, что люди тебя не знают, горюй о том, что ты мало зна­ ешь людей. — С тех пор вы так и не покидали халхин-гольских мест? — В родной стороне и грубый холст мягок, а на чужбине и шелк не мягче холста. Я повернулся к майору Гэндэну: — Разве это» человек не ветеран Халхин-Гола? Старец покачал головой: — Нет, я не воевал... Только хлеб выпекал. Самбу-гуай повел нас на берег Халхин-Гола, к развалинам Их-Бурхана (Великого Бурхана), сооруженного монгольским князем То Ваном в 60-х годах XIX века. Колонны нищих калек передавали над головами камни и выкладывали на пологом берегу один в другой три прямоугольника, внешний размерами сто шагов на двести пятьдесят. По словам старца, в центре выложили гигантское каменное изображение буддийского бо­ жества Джанрайсига со многими руками, простертыми во все стороны света, рядом изображения слона, зайца, обезьяны и других животных буддийской мифологии. Во внутреннем квадрате, напоминающем икону, стояли высеченные из камня женские лики,