Сибирские огни, 1981, № 7

П УСТЬ Н Е П О КИ Н ЕТ Д УШ А ...» 45 Понимая умом неизбежность грядущего исчезновения кочевничества, но вынуж­ денные сохранять в обозримом будущем пастбищное скотоводство, монголы стали вкладывать средства в облегчение условий жизни аратов. На летних и зимних стойби­ щах скотоводов строят жилища, бурят колодцы, укрепляют разбросанные по степи культурные центры. В трех природно-климатических зонах страны развернули экспе­ римент, обещающий социальные последствия: испытывают применение малогабарит­ ных бензоэлектростанций, тракторных навесных машин для уборки навоза, пробуют работать животноводческими звеньями, имеющими тракторы, прицепы, электростри­ гальные аппараты, радиостанции... С кочевьем покончит уже не кочевник, а мастер сельскохозяйственных машин. По мнению монгольских экономистов, кочевье может исчезнуть за пределами 2000-го года, когда нынешние скотоводы станут рабочими или инженерами крупных откормочных пунктов, мясопромышленных комплексов. Покачиваюсь на верблюде, пересекая каменистую степь, поросшую кустиками го­ бийского кумарчика и стебельками лука с фиолетовыми зонтиками цветов. Местность ровная, красивая, мне казалось, в самый раз тут остановиться, но Мягмар вел караван дальше. Пришпорив верблюда, я подъехал и спросил, отчего он не хочет ставить юрту. Мягмар показал рукой на рощицу хохлатника. Я разглядел мелкие колючки. — Нельзя тут пастись скоту и хужир далековато!— сказал пастух. Действительно, сколько я ни щурился, не видно было солончаков. Перед закатом солнца снова сделали привал. Сняли вьюки с верблюдов, развели костер, устроились на ночлег. Мягмар, укладываясь спать на шкуры, говорит, что стой­ бище близко, час или два хода, но ставить юрту лучше в утренние часы. Утром караван спускается в низину, окруженную полоАши холмами, близко по­ блескивают солончаки, в этих местах есть колодцы. Мы ставим юрту. Выкладываем по траве дощатые сегменты пола, подгоняем части, подымаем ханы, за ними тоно, соединяем жерди с ханами волосяною веревкой. Набрасываем кошмы, их разравнива­ ем, туго стягиваем поясом. Вот и готова юрта, в ней жить не меньше двух недель. В июне — августе Мягмар и его семья кочуют десять-двенадцать раз. Во всех пределах Великой степи февраль искрится, залитый солнцем, все вокруг белым-бело. Заиндевевшие лошади, бредущие по насту, кажутся мазками' на бело­ снежном грунте полотна. Степь в зените сверкающей белизны. Начинаешь понимать номадов, когда всем краскам природы они предпочитали белый цвет, чистый цвет молока и войлока. Не спрашивайте, принимая в ладони чашу из березового корня, оправленную серебро*, откуда эта привязанность к белому металлу, украшающему подвешенную к поясу мужчин кожаную сумочку с огнивом, курительную трубку, утконосый кувшин домбо, стоящий в углу, и едва ли не всю домашнюю утварь. Вопрос был бы странен слуху монгола. С тех пор, как он помнит себя ползающим по кошме, его окружало белое. «Цаган санаа»,— скажет о ком-нибудь монгол, и можете пове­ рить, что у человека, им уважаемого, действительно белая (цаган), то есть ничем не запятнанная душа (санаа). И приходящийся по лунному летосчислению на эту пору Новый год называют Цаган сар — Белый месяц. • Не в полночь, как у европейцев, а с утра, при восходе солнца, тут начинается но­ вый год, и все живое становится на год старше. Еще вчера вечером годовалого верб­ люжонка, привязанного возле юрты, звали «ботго», а сегодня его зовут новым именем «тором» — двухгодовалым. Чуть свет, старые люди в праздничных одеждах сидяг у столиков перед жирным бараньим крестцом и горкой сластей, ожидая, когда дети и младшие по возрасту родственники поздравят стариков. С рассвета открывается дверь, входят молодые люди и дети, протягивая обе руки ладонями сверху, касаются щеками хозяев юрты. Хозяева встречают гостей, держа в руках синий хадзк — ленту