Сибирские огни, 1981, № 7

178 Е. Ц ЕЙ Т Л И Н Василий Трушкин нередко отказывался от своего и без того скудного, военной поры, пайка хлеба. Зато получал другую пищу. «...Его знали все букинисты города,— пишет поэт Марк Сергеев,— все книготорговцы, и даже на толкучем пестром рынке его узна­ вали в рядах, где продавались потемнев­ шие от времени фолианты. Книги накап­ ливались в общежитии, потом заколачи­ вались в ящики, отправлялись по почте, а чаще с оказией в Залари, к родителям: так надежнее». Да, в этом была не только романтическая любовь, но и уверенность. Голодный студент верил в «будущее свое­ го народа, в свое будущее, верил в при­ звание свое: ради этого можно вынести в жизни все» Человек искал себя. Книга становилась нитью поиска. Поиск определил судьбу. Книги открыли Трушкину перспективу движущегося времени. Он увидел: его жизненный путь пролегает рядом с доро­ гами многих людей. Не только тех, что жи­ вут сегодня, но и тех, что жили вчера. В че­ ловеке, понял он, всегда таится наивная вера в бессмертие. Не в бессмертие пло­ ти — в бессмертие духа. Бессмертие — это добро, которое не имеет имени, но сквозь перевал лет согревает нас. Это любовь без­ вестных людей, отраженная в слове, а пе­ тому продолжающая волновать через века. Так было и так будет. Книга, «доставшаяся нам в наследство от далеких предков, чу­ до человеческого гения и разума,— с гор­ достью скажет потом Василий Трушкин,— вместилище памяти человечества, его мыс­ ли, исканий, страстей и заблуждений, пе­ рейдет и к отдаленным нашим потомкам...» Таких людей, как Василий Трушкин, рань­ ше называли просветителями. Теперь про­ свещать некого: у нас обязательное сред­ нее образование. Но это на первый взгляд. 1 Сб. «Литературная Сибирь», Иркутск, Вспомним: для просветителей книга была не просто «источником знаний», письмом из века в век, от одного поколения к друго­ му. Просветитель, по Далю,— это человек, «наставивший в истинах», а просвещение — «свет науки и разума, согреваемый чистою нравственностью». Василий Трушкин и сам не-раз думал об этом. Не случайно в одной из своих статей он процитирует письмо Горького, отправ­ ленное в 30-е годы сибиряку Георгию Вят­ кину: «Мне хорошо известно, что значит быть «культуртрегером» в провинции русской и как много нужно иметь любви к делу, ве­ ры в него, в его смысл и личного муже­ ства для этой прекрасной по ее значению и трудной по условиям работы». Мне кажется, что это и о нем, о Василии Трушкине. Вот откуда его любовь к библиографии, что вбирает в себя книги и годы, стремясь ничего не «потерять», ничего не упустить. Вот откуда его проповеднически-страст- ное обращение к молодым. Вот в чем основной пафос его трудов. Он написал о людях первой тропы, о тех, кто прокладывал дороги советской лите­ ратуры Сибири. Им было трудно. Они ис­ кали и ошибались. Но не боялись ошибок. Они порой нерасчетливо тратили свои силы и талант, одновременно занимаясь множе­ ством дел, потому что это было необходи­ мо революции, искусству. Потом их про­ изведения нередко оказывались затерян­ ными в пожелтевших газетных подшивках^ в старых сборниках, альманахах, журналах. Только они не забыты, нет: одно из под­ тверждений тому — трилогия Василия Трушкина. Он и сам из тех, кто идет первой тропой. Он знает и тяготы, и тревожную радость этой дороги. Знает: сменяют друг друга на земле пи­ сатели, только остается литература, кото­ рая всегда живет новой надеждой. Прохо­ дят люди, но остается тропа... ♦