Сибирские огни, 1981, № 7

О ТОМ , ЧТО О СТА ЕТСЯ ... 175 В том числе и то, что принесли годы в ис­ следования Василия Трушкина. Годы расширили диапазон и географию (в поле внимания ученого постепенно попа­ ял не только Восточная, но и Западная Си­ бирь и Дальний Восток). Годы добавили в его работы новые писательские имена, про­ изведения, которые надо было «вырвать» из плена времени, из забвения. Годы, таким образом, очертили и масштабы сде­ ланного: вместе с другими сибирскими учеными В. Трушкин ликвидировал одно за другим «белые пятна» на карте литератур­ ной Сибири. Но главное — написал ее ис­ торию в один из самых интересных и д р а­ матических периодов. В первую треть два­ дцатого столетия. < Необходимость синтеза ощущалась мно­ гими. Неутомимый подвижник сибирского литературоведения Николай Яновский соз­ дал уникальное издание — «Литературное наследство Сибири». «Наследство» здесь не просто обретает новую жизнь, оно про­ ходит оценку временем, становятся видны­ ми связующие всё нити. Задачу синте­ за ставят перед собой и коллективные труды ученых из Новосибирского академ­ городка. Люди идут одной дорогой, делают, в сущности, одно дело. Это соседство не умаляет, напротив — подчеркивает значе­ ние трилогии Василия Трушкина. Он обозначил вехи, на которые будут ориентироваться завтрашние исследовате­ ли. Он выдвинул концепции, которые могут быть потом уточнены, но которые уже не обойти. Емкий смысл есть в названиях каждой из частей трилогии. Названия символично выявляют главное. Первая книга — «Пути и судьбы» — во­ скрешает сложную и неоднородную лите­ ратурную жизнь предреволюционной Си­ бири. Вторая — «Из пламени и света» — о «времени, до предела насыщенном элек­ трическими разрядами революции», о ли­ тературе, во многом возникающей заново, сражающейся, уходящей на баррикады Ок­ тября и фронты гражданской войны, со­ вершающей свой жизненно важный и му­ жественный выбор. Третья книга — «Вос­ хождение» — рассказывает о трудных по­ исках молодых писателей Сибири двадца­ тых — начала тридцатых годов; 6 том, как шло становление их творческого метода, эстетических принципов: ведь то, что ка­ жется теперь хрестоматийным, рождалось в спорах, полемике, борьбе. Любая из частей трилогии — самостоя­ тельное исследование. Не случайно по вы­ ходе двух первых книг о них немало писа­ ли критики. Но появление третьей части прояснило сложный замысел всей трилогии и место в ней отдельных фрагментов. Надо ли пересказыватв «сюжет» трило­ гии? Это бессмысленно, пусть даже речь идет не о творении художественном, но о произведении литературоведа. Пересказ «выпрямляет» диалектическую суть пред­ мета; подлинное представление о книге да­ ет лишь анализ ее проблем, анализ ма­ стерства исследователя. В чем оно, мастерство литературоведа? Я думаю сейчас прежде всего о методоло­ гии исследования. Наверное, этот вопрос не раз решал для себя и сам В. Трушкин. Методология проявилась уже в структу­ ре трилогии: ведь автор создавал большое полотно, на котором должна была «ожить» история литературы. Предстояло решить, каким проблемам посвятить отдельные гла­ вы, как их сочетать, какие главы делать мо­ нографическими. Но трудности состояли не только в этом. Нужно было четко выве­ рить масштабы: очертить реальное место, какое занимали в литературной жизни Си­ бири те или иные журналы, творческие группы. Отдельные главы трилогии — это фре­ ски, которые складываются в яркую, слож­ ную картину. Читатель постепенно погру­ жается в литературные будни сибирских го­ родов: Томска, Иркутска, Красноярска, Чи­ ты, Барнаула, Омска, Новосибирска, Влади­ востока... Мы встречаем здесь известных писателей и тех, чья слава была не за го­ рами. И тех, чьи имена ничего нам сейчас не скажут... Всмотримся, к примеру, в абрис первых глав книги «Пути и судьбы». В. Трушкин как бы говорит, нам: «Зна­ комьтесь — В. А. Долгоруков». Он — быв­ ший князь, сосланный в Томск за участие в крупной афере. И здесь, лишенный титу­ лов и привилегий, стал литератором, изда­ телем журнала «Сибирский наблюдатель». Журнал печатает очерки о путешествиях, зарисовки быта, мемуары, фотографии си­ бирских достопримечательностей, а также описания оных на французском языке. Ино­ гда, впрочем, здесь отводится место бел­ летристике, поэзии, библиографии. Чет­ кого политического направления журнал, естественно, не имеет. Легальные органы печати становятся «тесными» для выражения прогрессивных настроений в преддверии первой русской революции. Не случайно один за другим появляются рукописные журналы. Их из­ дают гимназисты, студенты, политические ссыльные. Сегодня они еще малоизучены, даже попросту не все учтены, Трушкин вы­ зволяет их из небытия, интересно перечи­ тывает. А в Томске выходит газета «Сибирская жизнь»: в ней делают первые шаги в ли­ тературе Вячеслав Шишков, Георгий Вят­ кин, Иван Тачалов, Георгий Гребенщиков... Вяч. Шишков, в частности, уже пишет свою известную повесть «Тайга». Нередко мо­ лодые литераторы собираются у Г. Н. По­ танина. Он — прославленный путешествен­ ник, ученый, общественный деятель, меч­ тающий о большом будущем Сибири. По­ танину восемьдесят. Как вспоминал поз­ же тот же Вяч. Шишков, он пользуется в Сибири популярностью не меньшей, чем в России Толстой. На потанинский «огонек» стягиваются беспокойные души — писате­ ли, студенты, художники, ссыльные. Читают свои и чужие произведения, спорят. А вот панорама дореволюционной си­ бирской поэзии XX века. Здесь много