Сибирские огни, 1981, № 7

174 Е . Ц ЕЙ Т Л И Н продиктована любовью, но называлась су­ ховато — «Сибирский партизан и писатель П. П. Петров». Поэзия и строгая науч­ ность — вот слагаемые этого повествова­ ния. За каждой строкой — факты, архив­ ные изыскания. Но единит все это автор­ ская увлеченность. Не возникни она, этой работы не было бы. Увлеченность вспыхну­ ла, как часто бывает, от искры удивления: П. Петров прожил в Сибири много лет, од­ нако само имя его надолго оказалось за­ бытым. Он был героем гражданской войны: подпольщик, начальник штаба повстанцев в Перовской волости, член знаменитой Цент- росибири. Когда в 1919 году возникла Степ- но-Баджейская партизанская республика, П. Петров стал одним из ее руководителей. Он был и писателем — автором несколь­ ких романов, многих рассказов, очерков, повестей. За его прозой заинтересованно следил Горький, о ней высоко отзывался Вяч. Шишков. Найти и вспомнить, понять и сказать дру­ гим — вот цель исследователя. Работая над художественной биографией П. Петрова, Трушкин, может быть, впервые четко сфор­ мулировал для себя этот принцип. Книга о П. Петрове менее всего похожа на хронику, хотя в ней тщательно просле­ жена одна человеческая жизнь. Хроника бесстрастно фиксирует все. В жизни Петра Петрова Трушкин выделяет две главных ли­ нии: формирование революционера и фор­ мирование писателя. Это придает книге целеустремленность: огромный материал сопротивляется, но органично входит в рам­ ки сюжета. Сюжет же оказывается острым, я ' бы сказал, естественно - напряженным. Чем наполнен этот сюжет? Сам Петр Петров писал о себе: «...до 1917 года меч­ тал быть хорошим хлеборобом, чтобы се­ ять пшеницу с граненым зерном, объезжи- вать хороших коней. К этому готовили дед и мать с отцом. Однако революция пере­ вернула, разбила вдребезги сложившиеся понятия о жизни, о законченности иска­ ний». Здесь характерен протест человека против завершенности жизненного поиска. Трушкин же как раз и показывает поиск: перед нами открывается личность не просто сильная, но рано начавшая познавать себя и через себя — мир. После революции в литературу пришли тысячи людей. Хотелось сказать правду о том, как умирали и побеждали. Казалось' что писать проще, чем воевать. Потому ве­ рилось в скорый успех. Но в литературе нет легких путей. Путь П. Петрова был особенно труден. Он писал Горькому, «...только с 20-го года начал по-настояще­ му учиться грамоте, до этого пахал землю и воевал с белыми». Вот почему страницы о писателе Петрове по-своему не менее драматичны, чем рассказ о Петрове-рево- люцирнере. Кроме того, эта история еще и поучительна. Мы видим, как наивный про­ токолист партизанской вольницы, каким был автор поэмы «Партизаны», вырастал в про­ заика с зорким взглядом и точным пером. Обе линии жизни Петра Петрова траги­ чески сходятся в финале книги. Василий Трушкин вглядывается в последние дни ге­ роя, когда Петров стал жертвой злого на­ вета. Он сохранил верность идеалам рево­ люции. Он сохранил верность своему при­ званию художника слова: мучился и от несправедливости, и от жажды творчества. Писал на обрывках бумаги, на полосах ра­ зорванной рубашки. И верил в конечную победу правды. IV ...Они вышли в дорогу с одной целью, люди, начавшие в последние десятилетия осваивать сибирскую литературную цели­ ну. Вышли кто раньше, кто позже: Н. Янов­ ский и Е. Петряев, Е. Беленький и Ю. По­ стнов, Э. Шик и В. Коржев, А. Малютина, Е. Раппопорт, С. Парамонов, А. Татуйко. До­ рога была долгой. Проходила жизнь. Люди старели. Рядом с учителями шли ученики, которые сами становились наставниками. Собственно, было две дороги. Нужно прежде всего собрать факты, знали они. Факты — хлеб ученого, живая плоть истории литературы. Однако нужно было и осмыс­ лить эти факты, почувствовать закономер­ ность, что проглядывает даже в случайно­ сти. Первая дорога оказалась трудной, но сразу подарила удачи. Оказалось, мы бо­ гаче, чем думали: литература Сибири во­ все не сводится к немногим именам. Вторая дорога была пустынной. Василий Трушкин пошел ею. Хотя продолжал пи­ сать монографические очерки. Хотя поиск остается его стихией. И все же его более увлекали исследования, где литературный процесс сам по себе является как бы глав­ ным героем. А за исканиями индивидуаль­ ности открывается общее. В его монографии «Литературная Сибирь первых лет революции» (Иркутск, 1967) об­ щее как раз и выходит на первый план. Монография стала этапной не только для самого автора, но и для всех исследова­ телей культуры нашего края. Трушкин начинает книгу так: «История литературной жизни Сибири пока еще не написана. Многие и притом важные перио­ ды в ее развитии совсем не изучены. Осо­ бенно не повезло в данном случае лите­ ратуре, непосредственно предшествовав­ шей Октябрьской революции. Ее мы про­ сто-напросто не знаем...» Впрочем, оказалось, мы не знаем не только тот период нашей литературной ис­ тории, но и многое-многое другое. Несмотря на значение этой книги, не буду подробно писать о ней. Прошло не­ сколько лет и стало ясно: она явилась «ге­ неральной репетицией» перед историко-ли­ тературной трилогией Трушкина, где были развиты намеченные ранее темы и ли­ нии. Трилогия литературоведа? Событие само по себе редкое; событие, бесспорно, тре­ бующее осмысления. Три эти тома вышли в Иркутске в 1972, 1976, 1978-ом... Они высветили многое.