Сибирские огни, 1981, № 7

О ТОМ, ЧТО ОСТАЕТСЯ ... 173 станет для него образцом служения науке. Конечно, от Азадовского пришло и увле­ чение сибирикой. Ведь тогда, в юности, за­ думывая свой путь, Трушкин определил также собственную жизненную «сверхзада­ чу». «Сверхзадача» жизни шире и емче, чем наши текущие дела. Порой он увлекал­ ся, уходил в сторону. Но никогда не забы­ вал главную и по-настоящему сокровенную тему: изучение литературного движения Сибири в двадцатом веке. Так началась работа Василия Трушкина в архивах и библиотеках. Долгая, кропотли­ вая, далеко не сразу принесшая плоды. Так создавалось его собственное уникаль- ное книжное собрание, где сибирика зани­ мает одно из первых мест. Так появились многочисленные его статьи о творчестве писателей - сибиряков. Тут подходим мы к основной главе его жизни. III Первой книгой, которая итожила эту ра­ боту, был сборник «Литературные портре­ ты» (Иркутск, 1961). На обложке художник изобразил началь­ ную страницу общей тетради. Фамилия ав­ тора выведена в уголке, письменными бук­ вами. В оформлении был свой смысл. Статьи, собранные в книге, создавались Трушкиным в течение нескольких лет. Это была действительно тетрадь давно выно­ шенных размышлений о писателях-совре- менниках. Хотя была, конечно, и другая нить, соединяющая воедино отдельные «портреты». Он писал в книге о Констан­ тине Седых и Гаврииле Кунгурове, об Ин­ нокентии Луговском и Франце Таурине, о молодых прозаиках. Это был еще и «порт­ рет» времени, портрет сибирской литера­ туры на новом ее этапе. Едва ли не главное, что сразу привлека­ ет в «портретах», — интонация. Василий Трушкин сделал ставку на естественность, доверительность тона своего разговора. В книге нет словесных блоков, которые равно годятся для анализа любого художе­ ственного текста. Есть прежде всего его, критика, незаемное восприятие литератур­ ного произведения. Так, в «Даурии» Трушкин замечает не просто «картину социальной борьбы», но «ощущение щедро разлитой вокруг жиз­ ни с ее пьянящими запахами земли и трав, вплоть до горьковатого привкуса полы­ ни...» Читая произведения Г* Кунгурова, критик размышляет об их поэтическом строе. Но поэтику он поверяет «структурой» и движе­ нием действительности: «Повествование в рассказах о Монголии развертывается мед­ лительно, как сама жизнь в степи, как тя­ гучая песня кочевника. Для многих из них характерна замедленность действия, изо­ билие описаний, своего рода статичность. Стиль приобретает орнаментальную окра­ ску. фраза расцвечивается, становится яр­ кой, как восточный ковер». Живому человеческому голосу присущи различные интонации — в том числе иро­ ния, сарказм. Кто сказал, что эти интона­ ции не возможны у критика? Василий Труш­ кин резковато говорит о героях одного прозаика: в их пышных речах «царит фра­ за, а не чувство». Выписывает из произве­ дений другого автора используемые им «художественные средства»: «черные, как ночь, длинные-длинные косы», «озера глаз», «вздохи», «томления», «капризные гу­ бы», «размашистый разлет черных густых бровей»... Критик не может не заметить: штамп словесный — всегда следствие штампа мышления. Этот закон универсален, дейст­ вителен и для критики. Хотя проявляется по-другому. Ведь нужно не просто живо говорить с читателем — нужно отказаться от шаблонных приемов анализа произве­ дения. К примеру, критики обычно хвалят писателя за то, что тот следует традициям классини. Но так ли уж это хорошо, всегда ли органично? Трушкин вчитывается в ро­ ман молодого сибирского прозаика и легко открывает следование традициям Гоголя. Следование, однако, чисто внешнее: «...Пи­ сатель бессильно бьется в сковывающих его путах, неуверенно нащупывая собст­ венную дорогу, вырабатывая свой писа­ тельский почерк. А пока его голос срыва­ ется, то и дело настраиваясь на камертон создателя «Тараеб Бульбы»... Явно под Го­ голя сделаны те места книги, где автор дает волю лирическому чувству». Критик объективен; он замечает: «Это скорее сле­ ды спешки, те самые сходни и леса, кото­ рые нужны были автору, когда он возво­ дил здание своего романа и которые за­ был убрать или упустил из виду после за­ вершения своей работы». Книга Василия Трушкина имела успех. Рецензии на нее появились во многих журналах и газетах. Успех был серьезен. Он оказался тем заметнее, что в ту пору часто говорилось о необходимости осмыс­ ления современного_ литературного про­ цесса. А критиков, готовых взять на себя этот труд, было мало, тем более — в про­ винции. Казалось, путь выбран. И заранее «обре­ чен» на удачу. Можно написать еще один сборник литпортретов, потом другой... Ему опять громко скажут спасибо. Но Василий Трушкин понял: нельзя заниматься совре­ менностью, не уяснив ее корни. Понял: у литературы Сибири богатейшая история. Он уже успел к ней прикоснуться. В той же книге «Литературные портреты» была статья о Владимире Зазубрине — авторе первого советского романа «Два мира». Был очерк, в основу которого легли новые и малоиз­ вестные материалы о взаимоотношениях Горького с писателями-сибиряками. Был здесь также раздел, посвященный писате­ лю и партизану Петру Поликарповичу Пет­ рову. Случайно ли то, что последняя статья че­ рез несколько лет выросла в книгу? Мне кажется, нет. Книга вышла в серии «Замечательные люди, в Сибири» (Иркутск, 1965). Она была